Джон Макдональд - Смерть в конце тоннеля

Более трех лет они не могли насытиться друг другом. Иногда в офисе она мельком видела его профиль, линию подбородка, или его широкую спину, когда он отворачивался, или большую ладонь, лежащую на краю стола. И тогда вдруг — среди тихого шелеста электрических печатных машинок, среди пустыни бледно-салатовых конторских книг, ответственных конференций и вычетов из зарплаты — Кэтрин чувствовала, как расслабляющее тепло разливается по всем членам. Ее голова клонилась на грудь, становясь слишком тяжелой для хрупкой шеи, колени отказывались поддерживать зрелый вес ее бедер. Даже нежнейшая ткань раздражала тогда набухшие соски ее грудей. И Уолтер видел это в ее взгляде, в том, как она держалась. И в такие моменты, поняв, что он видит, она знала, что ночью на лестнице услышит его шаги, он поднимется навстречу ее бьющемуся в горле ожиданию.

В тот первый год Уолтер постепенно приучал и приучил ее не стесняться наготы своего тела, забывать о сдержанности, которая была у нее в крови, в угоду восторгу и наслаждению.

Он был здоровый самец, грубый и сильный, как его собственный сжатый кулак. Уолтер не был создан для аскетизма. В те дни, когда горячие волны захлестывали ее, так что Кэтрин боялась, что все заметят, она была готова немедленно разделить его вожделение, мгновенно отозваться на приказ его плоти, ибо их связь больше напоминала сражение, чем любовь.

Но чаще всего она гасила его первый порыв, чтобы затем на широкой равнине сдерживаемой страсти предаться хитрой игре, когда они при помощи искусных маневров приближали, но затем снова отдаляли момент экстаза, пока, наконец, жажда овладеть друг другом не подчиняла их.

Первое время Кэтрин ощущала в себе внутреннее противоречие. Ее пугал разлад между ее привычным невозмутимым «я» и бездной чувственности, которую он пробудил в ней. Подходя к зеркалу, она всякий раз ожидала увидеть в нем свидетельства своего блуда. Ожидала увидеть, что губы, груди и бедра расплылись и располнели, в глазах появился похотливый блеск, а осанка искривилась от движений любви. Но зеркало неизменно показывало прежнюю невозмутимую Кэтрин Аллер, чьи груди были девически упруги, бедра стройны до худобы, губы педантично поджаты. Она не могла представить себе этот образ в постели, обезображенный и перекрученный, рот, разорванный словами без смысла и формы. И читала осуждение в собственных глазах.

Но когда он обнимал ее, мышцы бугрились на его спине, а молот ударял по наковальне, сокрушая ее и брызжа искрами, она забывала обо всех противоречиях и своем чувстве вины.

Казалось, их страсть — это ненасытный голод. Но так только казалось. После трех лет близость превратилась в привычку, стала одной из граней их существования. Оставшись вдвоем, они часто говорили о делах. Иногда работали над документами, которые он приносил из офиса. У нее было чувство, что это она его жена, а не другая женщина. Кэтрин заботилась о его здоровье, была в курсе всех его дел, знала о нем все. Ей казалось, что так будет всегда. Что может случиться? У него было много интересов, но у нее, кроме него, ничего не было. Жизнь начиналась, когда она утром приходила в офис и садилась за свой стол, и еще тогда, когда на лестнице раздавались его шаги.

Он стал реже бывать у нее и всегда торопился уйти, виновато ссылаясь на занятость. Она чувствовала, что теряет его, и пыталась удержать. Кэтрин стала больше следить за собой, обновила гардероб, стала по-другому краситься. И изо всех сил старалась доставить ему удовольствие. Все напрасно. Уолтер стал рассеянным, грубым. Он охладел к ней.

Однажды ночью он пришел в первый раз за три недели, и они безобразно поссорились из-за какого-то пустяка. Уолтер ушел, хлопнув дверью. Тогда она поняла, что потеряла его. Хотя не знала, как это случилось и в чем ее вина.

Финальная сцена произошла на работе. Это было отвратительно и незабываемо. Кэтрин обвиняла его в грубости, жестокости, равнодушии, эгоизме. Уолтер заявил, что он ей не принадлежит, что ему надоела ее мелочная опека, что она квохчет над ним как наседка.

После этого любые отношения между ними — даже деловые — стали невозможны. Все было кончено.

В Филадельфии, куда Кэтрин теперь возвращалась, ее никто не ждал. Некому было сказать: «Разве я тебя не предупреждала?» Пять лет назад ее тетка умерла. Кэтрин приезжала на похороны и распродала тогда теткин небогатый скарб.

«Мне двадцать восемь лет, — думала она. — Я компетентный секретарь, хорошая кухарка и опытная любовница. Но от меня веет холодом, друзей у меня нет. Имея лошадиное здоровье, умру я еще не скоро. Впереди у меня еще две трети жизни, а все, что положено, уже произошло. Все, что случится дальше, — известно. Я оккупирую офис, и меня будут считать безукоризненным, производительным работником. С годами память о тех ночах начнет тускнеть, стираться, пока, наконец, я не поверю, что это все было не со мной. Не меня обнимал мужчина, и не я тихо стонала от любви. Я буду сидеть, суровая и прямая, и нагонять страх на молодых девиц, а они будут сплетничать за моей спиной. Я еду туда, где все начиналось. За эти годы я утратила вкус к жизни, они иссушили меня, не оставив даже слез, чтобы плакать, я слишком холодна, чтобы меня можно было опять отогреть. Я проиграла. У меня есть деньги, дорогая одежда, машина, но я совсем, совсем мертвая».