Инна Бачинская: Девушка с синей луны

– Щадящий режим, костыли, не бегать и не прыгать, – сказал врач. – Желательна диета и продукты, содержащие кальций. Молоко, сыр, овощи. Свежий воздух и положительные эмоции. Берегите себя!

Жорик привез Монаха домой и улетел, пообещав заглянуть вечерком, отметить событие. Монах, осторожно ступая на освобожденную ногу, походил по квартире, прислушиваясь к ощущениям. Ему пришло в голову, что нога у него теперь новая, почти чужая, неизвестно, как поведет себя, а потому надо бы с ней поосторожнее.

Он сварил кофе; посидел с чашкой на балконе; «полистал» Интернет. Набрал майора Мельника, но тот был недоступен – не иначе, в засаде. Попытался «достать» Марину, но и она была недоступна. Шифруется, как говорит Жорик. Надо бы сообщить им, что все, отбой, можно возвращаться. Смотаться разве в Зареченск? Освободить девчонок? А то ведь мучаются…

Марина, однако, боец! Горой за подругу. Не то что некоторые. Монаху вдруг пришло в голову, что у них там что-то стряслось… иначе она бы позвонила. Между ними наметилась некая связь и взаимопонимание на уровне взглядов, улыбок, тона, жестов… Ему казалось, они понимают друг друга! Она позвонила, чтобы отказаться от его услуг, но ведь они все равно остаются друзьями, разве нет? Почему же она прячется? Увы, вывод можно сделать лишь один: она ему не доверяет! Она боится за подругу и не доверяет ему, Монаху. Или… Или что-то у них стряслось. Как ни гнал он мысль о несчастье, она никак не уходила. Тем более сломанная нога не вмешивалась в мыслительный процесс и не отвлекала. Правда, побаливала раненая рука, но это уже сущий пустяк. Слава богу, йог никудышный стрелок. Словом, куда ни кинь, везде удача – отделался он, Монах, малой кровью. Как пес на распечатке из Интернета, которую подарил Жорик: без уха, без хвоста, хромой, с диабетом, по кличке Счастливчик.

И дело об убийстве Леонида-Барда вроде закончено. Он, Монах, как мавр, отстрелялся, сделал все, что мог. Накопал, нарыл, повытаскивал скелеты из шкафов, пролил свет на «висяки» и «глухари», нашел свидетелей… Короче, наделал шороху. И передал эстафету майору, теперь пусть майор подсуетится и сорвет финишную ленточку. Между прочим, мог бы позвонить, спросить, как ты, Монах, не надо ли чего. Спасибо сказать наконец. Как же, как же! Как сливать инфу с дальним прицелом, так в первых рядах: ну-ка, Монах, пошевели извилинами, ты же у нас экстрасенс и ясновидящий, ну-ка, копни глубже, вытряхни мусор из неметеных углов, включи прожектор, стань на голову и смени ракурс обзора. Вроде с юмором, с приколами насчет ноги, а на самом деле с целью! Прекрасно зная потенциал и понимая, что в случае чего он, Монах, запросто их переплюнет и заткнет за пояс. Потому что аналитик и мыслитель с воображением. А как спасибо сказать – извини, подвинься.

Монах еще некоторое время раздумывал о неблагодарности майора, потом переключился на ренегата Добродеева. Лешка, похоже, навсегда потерян. Вот так, веришь человеку, как самому себе, делишь с ним последнюю корку хлеба и планы на будущее, готов бежать спасать, подставить плечо и отдать любимую рубаху, а он в критический момент делает выбор не в твою пользу. Другими словами, ставит не на ту лошадь. Кидает подлянку, как говорит Жорик. Как прикажете после этого верить людям?

Настроение Монаха достигло точки замерзания. Можно было бы сбегать к Митричу, похвастаться, что освободился, но… как-то не хотелось одному, не хватало чего-то. Можно было бы позвать с собой Жорика… Не то. «Тутси» – явочная точка для членов Детективного клуба толстых и красивых любителей пива, а Жорик из себя тощий и детективных наклонностей никаких. Лео, правда, тоже не блещет, но зато идей полно, так и бурлит, кроме того, в курсе городских сплетен и криминальных хроник. И авантюрист, всегда готов поддержать любую Монахову нехилую мыслишку, хоть и не сразу. Покричит: ни за что, ты, Христофорыч, с ума сошел, а потом, глядишь, и согласится. Христофорыч… Его, Монаха, никто не называет Христофорычем, один Лешка. Эх, Лешка!

От огорчения он задремал на своем необъятном диване; выхватил его из дремы хор из «Аиды», знакомый до боли позывной. Добродеев! Рука повисла над телефоном… взять? Или… что?

– Да, – произнес он сухо. – Я тебя слушаю.

– Христофорыч, это я…

– Я тебя слушаю, – повторил Монах.

Шорох эфира, молчание, потом голос Добродеева:

– Ладно, согласен, я подонок и скотина! Ты вправе думать обо мне что угодно. Но я верил ему! Твои методы казались мне… я думал, ты перегнул палку… в смысле, из-за ноги, короче, стресс, бытовая ломка… Ты пошел к нему и ничего мне не сказал! Без меня! По-твоему, это говорит о доверии? Мне в голову не приходило, что он… одним словом, теперь чувствую себя глупо, согласен. Когда я узнал, что он в тебя стрелял, я… не поверишь, слонялся под больницей, боялся зайти, видел, как Жорик увез тебя домой. Прости, Христофорыч. Пойми и прости.