Йенс Лапидус: Шальные деньги

Обстановка спартанская. Кровать с тонким матрасом из пенорезины, стол с двумя полками наверху, в пару к нему стул, платяной шкаф, вешалка для головных уборов. И спрятать ничего не спрячешь. Вдоль стены пущена деревянная планка — вешать постеры. К самой стене ничего лепить нельзя — за плакатом легко спрятать наркоту или еще что. Хорхе повесил фотографию сестры и постер. Черно-белая классика. Че с жидкой бороденкой и в берете.

Хату шмонали минимум дважды на неделю. Искали наркотики, бухло, крупные железки. Неблагодарный труд! Плана на тюрьме — укуриться, самогона — упиться, бупренорфина в колесах — укататься.

Хорхе то страдал клаустрофобией, то мечтал о побеге — грезы эти шарашили по мозгам, будто ломовой приход. А так старался не отсвечивать, как тихушный сортирный торчок. Шугался всего и всех. Опасно, да и ни к чему. Просекут его план, и пиши пропало — суки подмахивают хозяину аж бегом.

Вспоминалось детство в стокгольмском пригороде. Соллентуна. Воспитательницы, в душе ненавидевшие иммигрантов. Тупые тетки из социальных служб, трусливые училки старших классов, надменные шведские рожи. Все условия для того, чтоб дальнейшим воспитанием районного паренька занялась улица. Что они знают о ЖИЗНИ?! О правде, толковавшейся по суровым законам районных банд. Но Хорхе не жаловался. Особенно теперь. За пять минут до воли.

Обдумывал, как замутить провоз кокса. Наводил справки. Что-то анализировал. Что-то придумывал. Что-то спрашивал у Роландо или еще у кого.

Видел странные сны. Спал плохо. Пытался читать. Дрочил. Слушал Эминема, The Latin Kings , Сантану. Налегал на бег. Снова дрочил.

Время шло ужа-а-асно медленно.

Хорхе наблюдал. Думал. Запоминал. То радовался, то стремался. Даже относиться к себе стал серьезней. В жизни не планировал дела так тщательно. Должно выгореть.

Вот только за периметром нет у Хорхе человечка, готового пойти за него на риск. Вывод: придется все решать самому. Все, да не все.

Роландо об их тогдашнем базаре за столом не вспоминал. Пацан, походу, надежный. Стукнул бы, слух по тюрьме давно бы прошел. Но копнуть его еще раз нелишне. Семь раз отмерить, прежде чем раскрыть чуваку карты. Без Роландо ему все равно не справиться.

Первая реальная задача — перетереть с нужными людьми и кое-чем запастись. Для этого нужно хоть на несколько часов вырваться на волю. Обычных выходов, как раньше, на Эстерокере уже не давали. Зато есть маза получить право выхода под конвоем на особых основаниях. Хорхе подал прошение еще два месяца назад. Заполнил форму 426а. В графе «обоснование» указал «учеба и свидание с семьей». Прокатило. К тому же то была чистая правда.

Начальство поощряло его тягу к знаниям. Держало Хорхе на хорошем счету за то, что не прибился к блатным. Считало порядочным арестантом. Не бузит. Не злоупотребляет. Ладит с контингентом. Слушается, и при этом неглуп.

Ему дали день, 21 августа, разобраться с учебой и повидаться с родными. Мало того, позволили даже встретиться с друзьями. Первый выход на волю с тех пор, как его упаковали. День расписан по минутам. Ох и жаркий будет денек. Вот и отлично! Надо подсуетиться, там, глядишь, и срастется план. Хорхе, мальчик мой, тебе ли гнить на Эстерокере всю оставшуюся жизнь?!

Одна загвоздка — конвоировать такие выходы отряжают троих мордоворотов.

И вот настало время «Ч». Двенадцать часов детально спланированной беготни.

В девять утра Хорхе с сопровождением сел в тюремный мини-автобус и покатил в Стокгольм. Прямиком в Центральную библиотеку.

В дороге Хорхе пытался хохмить:

— Пацаны, я хотел книжек почитать, а вы меня за лекарствами везете!

— В смысле? — напряглись они.

— Ну, в «библиаптеку».

Заулыбались.

Настроение в автобусе улучшилось.

Неплохое начало дня.

Пятьдесят минут спустя припарковались в центре.

Улица Оденгатан.

Вышли.

Поднялись по лестнице в читалку.

Внутри: зал «Ротонда». Хорхе остановился заценить своды. Конвоиры недоверчиво поглядывали на него. Архитектурой мы интересуемся, ага.

Хорхе спросил Риитту Лундберг. Лучшую библиотекаршу. Он заранее, по телефону, наплел ей, мол, учусь на заочке по месту отсидки. Хочу, мол, получить нормальные отметки, чтобы, как освобожусь, начать новую жизнь. Короче, губки бантиком, бровки домиком. Сообщил, что пишет реферат по истории Эстерокерской тюрьмы и этой местности в целом. Изучает, тэк сказать, вектор «кулютурно-исторического» развития.

Подошла Риитта. Примерно такой Хорхе ее и представлял: интеллигенточка с коммунистическим уклоном в домовязаной кофтейке. Бусы на шее смахивают на лакированную шишку. Ходячая карикатура на библиотекаршу.