Камилла Лэкберг - Проповедник

— Давайте его обратно в Вестергорден, а я сейчас подойду. Посмотрите, приехала ли «скорая помощь», если да, то пусть они идут сюда и не забудут прихватить носилки.

Они начали уводить Якоба, но Патрик остановил их.

— Ну-ка, погодите чуток. Мне ему в глаза посмотреть надо, я хочу знать, каково это — смотреть в глаза человеку, который может такое сотворить.

И Патрик кивнул, указывая на безжизненное тело Ени. Якоб спокойно встретил его взгляд, в его глазах не было ни тени раскаяния, а по-прежнему лишь все то же удивленное выражение. Потом он сказал:

— Разве это не удивительно: вчера вечером Господь сделал чудо для того, чтобы меня спасти, а сегодня позволил вам меня найти.

Патрик смотрел, думал и опять смотрел: неужели Якоб говорил серьезно или это лишь игра, попытка спасти себя, отрешиться от собственных поступков? Глядя в пустые, стеклянные, как зеркало, глаза, Патрик понял, что пытается заглянуть в само сумасшествие. Он устало сказал:

— Да не было Бога, вместо Бога был Эфроим. Ты вчера выкрутился с анализом, потому что твой донор Эфроим дал тебе свой костный мозг, когда ты болел лейкемией. Это означает, что ты получил его кровь и его ДНК попала в твой организм, поэтому анализ крови и не совпал с анализом ДНК, когда мы сравнивали следы, которые ты оставил на Тане. Мы начали это понимать, когда эксперты в лаборатории сопоставляли данные твоих кровных родственников, и твои анализы ясно показали, что ты, оказывается, папаша Йоханнеса и Габриэля. Во чудо-то!

Якоб лишь кивнул. Потом он тихо произнес:

— Но что же это, если не чудо?

Потом его увели.

Мартин, Ёста и Патрик продолжали стоять у тела Ени. Эрнст быстренько смотался восвояси вместе с полицейскими из Уддеваллы и, судя по всему, в ближайшее время намеревался поиграть в человека-невидимку. Они стояли втроем и думали об одном и том же. Хоть бы куртку какую, что ли. В наготе Ени было что-то режуще беспомощное, беззащитное. Они видели раны на ее теле, идентичные тем, что они нашли на теле Тани. Наверняка Йоханнес наносил такие же Сив и Моне.

Несмотря на свою импульсивную натуру, Йоханнес показал себя весьма методичным убийцей. В своей записной книжке он подробно и аккуратно записывал, какие раны, где и в какой последовательности он наносил своим жертвам для того, чтобы потом попробовать излечить их. Он фиксировал это с тщательностью ученого-исследователя: одни и те же раны на обеих жертвах, в том же самом порядке. Может быть, даже для себя он считал процесс убийства всего лишь научным экспериментом — экспериментом, требующим человеческих жертв, которым просто не повезло. Он ждал, что после этих жертв Господь вернет ему обратно дар целительства, которым он владел в детстве. Дар, по которому он так тосковал всю свою взрослую жизнь и который стал необыкновенно остро нужен, когда заболел его сын Якоб.

Несчастливое наследие оставил Эфроим своему сыну и своему внуку. Фантазии Якоба приходили в движение и становились ярче от рассказов Эфроима о том, как Габриэль и Йоханнес в детстве лечили людей. Кроме того, Эфроим ради эффекта часто повторял Якобу, что у него тоже есть дар, и это внушение привело к тому, что с годами фантазии стали чем-то болезненным, и все еще больше усугубилось, когда он заболел и был так близок к смерти. А потом как-то раз Якоб нашел записную книжку Йоханнеса, и, судя по затрепанным страницам, он читал и перечитывал ее день за днем, раз за разом. И по несчастному совпадению, Таня пришла в Вестергорден и начала спрашивать о своей матери в тот самый день, когда Якоб получил свой смертный приговор. И в итоге вот результат: они сейчас стоят и смотрят на еще одну мертвую девушку.

Когда Якоб ее уронил, она упала на бок и сейчас лежала, словно зародыш, свернувшийся в материнском чреве. Мартин и Патрик с удивлением посмотрели, как Ёста расстегивает свою летнюю рубашку с короткими рукавами. Показалась его совершенно белая безволосая грудь, и потом Ёста, не говоря ни слова, расправил свою рубашку и попытался прикрыть ею тело Ени.

— Нехорошо стоять так и пялиться на девчушку, когда на ней и нитки нет, — сказал Ёста ворчливо и обхватил себя руками, потому что здесь, в тени деревьев, уже потянуло прохладой.

Патрик опустился на колени и, повинуясь какому-то внутреннему порыву, взял в ладони холодную руку Ени. Она умерла в одиночестве, но это не значит, что она будет ждать в одиночестве.

Два дня спустя шум в основном утих. Патрик сидел перед Мелльбергом и хотел сейчас только одного — чтобы все поскорее закончилось. Шеф потребовал полного, детального отчета о ходе следствия, и Патрик знал: Мелльберг хочет выяснить все подробности лишь потому, что собирается годами снимать пенки со своего гениального расследования дела Хульт, но это его, в общем-то, совсем не беспокоило. После того как он лично доставил известие о смерти Ени ее родителям, он не мог думать о славе или известности в связи с расследованием и с полным безразличием кинул эту кость Мелльбергу.