Адам Холл - Меморандум Квиллера

- Ну что ж, попробую.

Штеттнер попытался сделать вид, что не испытывает облегчения.

- Подлинник шифровки мы оставим у себя, а вам я дам точную копию. Вы должны тщательно хранить ее и никому не показывать, но полагаю, что предупреждать вас об этом нет необходимости.

- А я-то думал договориться с издателем "Дер Шпигеля" об опубликовании!

Штеттнер даже подпрыгнул.

- Это же недопустимо, герр Квиллер! Вы должны понимать необходимость... соблюдения секретности... - он начал заикаться и заговорил тише, а потом на лице у него появилась растерянная улыбка. - Вы же шутите... да, да, конечно, шутите.

Штеттнер не сразу пришел в себя, и, пользуясь этим, я спросил:

- А вы намерены открыть флакон?

- Начальство полагает, что это весьма опасно. Доктор Ротштейн всю основную работу вел в специальной лаборатории, находившейся позади той, на которую был совершен налет, и оборудованной специальной герметизацией. Один из сотрудников его лаборатории, допрошенный нами, сообщил, что доктор Ротштейн работал над некоторыми штаммами исключительно опасных для человека бактерий. Если нам удастся прочесть это зашифрованное сообщение и в нем не окажется каких-либо веских причин для вскрытия флакона, мы вынуждены будем уничтожить его, не открывая. - Он протянул мне серый конверт. - Вот ваш экземпляр. Желаю успеха.

По дороге в Мариендорф я заметил, что меня преследует маленькая серая машина, и привел ее до места, от которого до гостиницы "Центральная" оставалось около километра. Я вовсе не намеревался ехать туда, но, желая поскорее отвязаться от слежки, лишь создавал впечатление, что еду домой. "Хвост", ошибочно полагая, что знает, куда я направляюсь, окажется неготовым к внезапному изменению мною маршрута. Так и получилось - я "оторвался" от него, свернув с Риксдорфштрассе, вновь проверил, не следует ли он за мной, направился в ближайший парк и поставил БМВ около беседки, между двумя другими машинами.

На расшифровку могло уйти несколько дней. Я не мог заниматься этим в "Центральной"; нацисты могли явиться ко мне, когда им заблагорассудится, а я не хотел встречаться с Октобером, пока не подготовлюсь соответствующим образом. Ждать ему долго не придется. Я понимал, что Октобер покинул квартиру Инги не потому, что отказался от намерения заставить меня говорить. Он будет пытаться сделать это до тех пор, пока его руководители, отчаявшись, не прикажут ему ликвидировать меня. После ухода из квартиры Инги накануне вечером я находился под постоянным наблюдением, и нацисты, наверное, сейчас встревожены тем, что в течение дня дважды теряли меня.

Если бы я занимался расшифровкой документа Ротштейна в гостинице, нацисты, несомненно, явились бы туда, вновь увезли бы меня к себе и держали в заключении, пытаясь сами прочесть шифровку, а кроме того, сделали бы все, чтобы я заговорил. Теперь и гостиница "Центральная" стала для меня опасным местом.

В парке было безлюдно. Мокрый снег и дождь стучали по машине и струйками сбегали по стеклам. Мотор работал, я включил печку, и в машине стало тепло.

Лист бумаги был покрыт напечатанными на машинке печатными буквами. Свет бледного полудня падал на бумагу, и мне показалось, что она тает, пока я ее рассматриваю. После внимательного изучения я решил, что криптографы Штеттнера правы, и я имею дело с сообщением, обработанным каким-то шифром, а не закодированным и не написанным на незнакомом языке.

Любой шифр "раскалывается" при помощи математики, закона повторяемости и систематических попыток. Самые опытные криптографы прибегают к их содействию и терпеливо - что является основным - их применяют.

Я вовсе не отношу себя к опытным специалистам. Все мои познания в криптографии состояли в том, что я узнал за два месяца обучения, в нормальной обстановке я просто передал бы документ в резидентуру, пусть специалисты ломают себе головы. Однако замечание капитана Штеттнера имело определенный смысл: мое знакомство с Солли Ротштейном могло дать какой-то ключ к шифру. (В такой же степени и подлинник сообщения Джоунса мог содержать какие-то данные об обстоятельствах его смерти, которые невозможно было увидеть в перефразированной и обезличенной информации, содержавшейся в меморандуме.)

На листе бумаги было двадцать пять строчек, примерно по десять буквенных сочетаний в каждой. Проверяя повторяемость букв, я обнаружил, что буква "К", например, встречается сто тридцать раз и, следовательно, может означать "Е"; буква "Л" - девяносто семь и может значит "Т"; буква "X" - шестьдесят один раз и, возможно, заменяет "А" и т. д.