Николай Андреев - Убейте прохожего!

Коновалов задумчиво кивнул. Почесал за ухом и спросил меня: не хочу ли я чего сказать.

Я сказал, что достаточно и пяти минут для того, чтобы не только убить одного Константина, но и изничтожить всех Худобиных вообще.

Коновалов погрозил мне пальцем. Подошел к окну, посмотрел на еле проглядывающую сквозь сгустившиеся сумерки одинокую елку, растущую посреди чистого газона, и, не оборачиваясь, заявил, что ответ на вопрос: сколько мне надо времени, чтобы убить Константина, мы узнаем завтра, после следственного эксперимента.

– А кстати! – он обратился к Романову. – Вы-то сами, как считаете, кто убийца?

Словно желая пролить бальзам на мою израненную Худобиными душу, Романов сказал, что убийцей, возможно, является Виктор.

– Почему? – удивился Коновалов.

– Потому, что Виктор Анатольевич недавно произнес одну весьма подозрительную, на мой взгляд, фразу. Он сказал, что Константин был заколот ножом в горло.

– И что с того? В чем криминал?

– В том, что Виктор Анатольевич, по его собственному признанию, в кабинет не входил и, значит, знать о том, куда, в какое место убийцей был нанесен удар, не мог.

– А что, разве никто здесь об этом не говорил? – удивился Коновалов.

– Нет.

– Совсем?

– Совсем! Мы говорили только о том, что Константин был убит ножом. А о горле – ни слова!

Стало совсем темно. Я подошел к двери, включил верхний свет и принялся вспоминать, о чем мы говорили всё это время.

А говорили мы о многом. Сначала Романов признался в убийстве Константина. Затем, после того как Романов забрал свои слова обратно, Коновалов принялся выяснять: кто, когда и в каком месте находился во время совершения преступления. Выяснили, что ни у кого из нас, и у меня в том числе, алиби нет. Потом произошла стычка между мной и Виктором, при этом мы тоже много чего наговорили друг другу. Потом было второе бабушкино признание в убийстве, после него Анечкино – третье и мое – четвертое… А о горле, кажется, и вправду речь не шла.

– Это я упомянула о том, что Константин был убит ножом в горло, – хлюпнула носом Анечка. – Ты помнишь, Витя? – обратилась она к мужу.

Виктор отрицательно покачал головой. Сказал, что это совершенно не важно, поскольку Константина действительно убил он.

«Так, – по инерции продолжал считать я, – после Анечкиного третьего признания и моего четвертого, последовало пятое, от Виктора».

Не успел я подумать о том, что осталось еще одно признание, шестое, которое по идее должно последовать от Рыльского, как у нас случилась новая истерика – на этот раз с Борисом Сергеевичем Коноваловым.

Несмотря на то что расстояние между ним и Виктором измерялось максимум двумя шагами, Коновалов, сделав массу ненужных движений, умудрился пробежать его. Встал перед Худобиным и с пеной у рта принялся орать о том, что он – капитан милиции, а не клоун и не паяц, что он никогда никому не позволял делать из себя идиота и что ему (на это он потребовал обратить особое внимание), заслуженному оперу, за свою карьеру приходилось обламывать еще и не таких уродов, как мы.

– Хватит надо мной издеваться! – топал он ногами. – Хватит!

Набравшись смелости, Романов высунулся из-за моей спины и спросил: почему Борис Сергеевич считает, что Виктор не мог убить Константина.

– Да потому! – с новой силой заорал Коновалов. – Что убийца стер с бокалов свои отпечатки пальцев! Ясно вам?! А зачем, я вас спрашиваю, Худобину надо было стирать их, если всем известно, что его отпечатки были на бокалах еще до совершения преступления?! Зачем, я вас спрашиваю?!

Романов вынужден был признать: незачем. Он опустил голову, поднял глаза и, виновато разведя руками, попросил у Виктора прощение.

То ли признание Романовым своей ошибки благотворно подействовало на психику Коновалова, то ли сил продолжать скандалить у него не осталось, но только истерика, подобно пронесшемуся над Мыскино утреннему ливню, закончилась так же быстро, как и началась. Выговорившись или, точнее, выкричавшись, он глубоко вздохнул, вытер испарину со лба и, ни на кого не глядя, плюхнулся на свободное кресло.

Вопрос о том, почему Виктор оговорил себя, в эту минуту его не интересовал.

На улице тем временем стал накрапывать дождь. Сначала робко, как бы пробуя свои силы, он застучал по карнизу редкой дробью. Затем, словно поняв, что всё у него сегодня ладится, получается, добавил старания и обрушил на поселок вместе с потоками воды молнию и гром. Дом вздрогнул, зазвенел фарфоровыми статуэтками и… погрузился во мрак.