Юрий Ясько - Загадка Скалистого плато

Туриев остановил его взмахом руки, мол, не надо.

— К вам просьба: никому об обыске.

— Это ясно, как день, — согласился другой понятой, учитель-пенсионер Сократ Платонович (это же надо!) Маргис, — однако, извините за подсказку, вы не все осмотрели, товарищ. Я имею в виду счетчик…

— Я, что, электричество ворую? — с издевкой спросила Валентина Ивановна, но Туриев услышал в ее голосе не только злость, но беспокойство.

— Не сам счетчик, Валентина Ивановна, — вежливо отреагировал Сократ Платонович. — Понимаете, — обратился он к Туриеву, сразу увидев в нем старшего, — у всех счетчики прикреплены снаружи к стене, а у Валентины Ивановны он утоплен в нишу. Эту нишу, по просьбе Луцаса, сотворил мой сын. Мой Альберт любит того… Как это говорится? Ага! Поддать. За красненькую он и сделал нишу. — Маргис пошел в прихожую, знаком приглашая за собой остальных.

Действительно, нишу, в которой находился счетчик, прикрывала дверца, находясь в одной плоскости со стеной.

Туриев отключил электроэнергию, Андрей Петрович снял счетчик.

За ним — углубление в стене. Борис зажег спичку. Углубление выложено обрезками декоративной ДСП, Борис просунул туда руку, нащупал почти квадратный плоский предмет. Когда развернул бумагу, все увидели массивный золотой портсигар с вычурной монограммой на верхней крышке.

— Какая вещь, — со стоном произнес Сократ Платонович, — тяжелая!

Туриев подкинул портсигар.

— Граммов триста. Целое состояние. Вы знали об этой штуке? — Туриев вошел в комнату, положил портсигар на стол перед Федоровой.

— Знала, — неохотно ответила она, — Луцас велел мне под страхом смерти никому об этом портсигаре не говорить.

— Но Луцаса уже нет в живых. Кого же вам бояться? А вы промолчали о портсигаре.

— Разве это умно — разбрасываться таким состоянием? Луцас приобрел портсигар после того, как поселился у меня. Так что эта вещь принадлежит нам обоим, а после его смерти — мне. Вы не имеете права забирать его. — Валентина Ивановна подняла на Туриева глаза, полные растерянности.

— Для интересов следствия мы его реквизируем на время, вернем вам, но давайте посмотрим, что за курево внутри этой штуки.

Портсигар открылся с мелодичным щелчком. В нем ничего не было.

Туриев разочарованно вздохнул, обратился к женщине с последним вопросом:

— Отъезд Луцаса для вас явился неожиданностью?

— Я ведь говорила об этом.

— Вспомните, пожалуйста, не было ли перед его решением уехать телефонного звонка, какого-нибудь сообщения… Словом, весточки какой?

Валентина Ивановна оперлась щекой о ладонь, устремила взгляд куда-то мимо Бориса. Она молчала так долго, что Сократ Платонович встал со стула и начал ходить по комнате. Туриев показал ему рукой, чтобы он прекратил хождение. Маргис, приложив указательный палец к губам, на цыпочках вернулся к своему месту.

— Было письмо, — наконец сказала Валентина Ивановна, — даже не письмо, а записка.

— Вы ее прочитали?

— Не имею привычки интересоваться корреспонденцией, отправленной на имя других, — оскорбилась Валентина Ивановна. — Луцас вытащил клочок бумаги из конверта при мне — поэтому я и говорю, что не письмо, а записка…

— Обратный адрес не запомнили?! Все-таки вы достали письмо из ящика, держали конверт в руке, простое женское любопытство, от кого получает вести человек, живущий с вами под одной крышей.

— Обратного адреса не было, да и нашего — тоже. На конверте указывалось: «Яну Луцасу» — и все. Конверт опустили в наш ящик. Вот… Прочитал Ян записку, ушел к своему Клунникову, вернулся веселый и хмельной, как поется в песне. — Валентина Ивановна совсем справилась со своей растерянностью. Еще час назад женщина демонстрировала мировую скорбь, надломленность, а сейчас — удивительное спокойствие, рассудительность.

Туриев достал из кармана бумажник, вытащил из него записку, найденную в сорочке убитого.

— Этот почерк не напоминает тот, которым было написано имя Луцаса?

Валентина Ивановна скосила глаза на бумажку, потом взяла ее, поднесла близко к глазам, поджала губы. Прошло несколько секунд, пока она сказала:

— Разве запомнишь? Это ведь не лицо человека — буквы. Ничего сказать не могу. Может, тот почерк, может не тот.

— Ну хоть приблизительно не можете предположить, кто бы мог написать Луцасу?

— Ему не писали, и он не писал. Я же говорила, весь в себе. Иногда приглашал в помощники одного выпивалу: тот для Яна краски растирал, леса помогал ставить, когда Луцас расписывал панно.