Юрий Ясько - Загадка Скалистого плато

Борис почувствовал знакомое напряжение: новый персонаж неразгаданной пока драмы — убийства Луцаса — предстал перед его внутренним взором: невзрачный человечишко с носом-сливой, со склеротическими прожилками на испитом лице.

— Как его зовут?

— Не имею счастья знать. — Лицо женщины порозовело, тени под глазами исчезли, и Борис отметил про себя, что красива, а портит ее злой взгляд и привычка поджимать губы, вокруг которых собираются морщинки.

— Описать его можете?

— Выше среднего роста, примерно, сорока лет, интересный.

— Слишком общо, Валентина Ивановна. Нарисуйте словами его портрет.

— Лицо тонкое, бледное, губы полные, брови, сросшиеся на переносице, лоб высокий, волосы прямые, зачесаны назад, слегка сутулится.

— А теперь еще раз повторите, только помедленнее, мы запишем. Не возражаете?

— Это благодарно — помогать работникам органов, — Валентина Ивановна, улыбаясь посмотрела на Грониса.

«Конечно, — подумал Борис, — отошла, теперь можно и глазки строить».

Когда словесный портрет знакомого был составлен, Туриев протрубил отбой. Прощаясь с Валентиной Ивановной, он проникновенно проговорил:

— Вы — художник, так описать человека, которого видели всего несколько раз!

— Я женщина, милый следователь.

Туриеву показалось, что лицо ее осветилось добром и участием.

Не один раз приходилось ему сталкиваться с таким явлением, когда человек, причастный в той или иной мере к расследованию преступления, поначалу ведет себя не совсем корректно, даже агрессивно.

Иной раз приходится затрачивать немало усилий, чтобы убедить его в логичности поступков следователя, в закономерности поисков, помогающих расследованию деталей. Не всегда такой поединок заканчивается победой, а вот Федорова все поняла. И это хорошо. И Борис рад ее поддержке.

В середине июля в Пригорске устанавливаются погожие дни. После дождливых мая и июня над городом раскидывается глубокое небо, веселое солнце посылает на землю благодатное тепло, щедро и пышно распускаются цветы.

Темнеет поздно, и предночное время заполнено каким-то особым серебристым отсветом дальних снегов, лежащих на могучих плечах гигантских вершин.

Утром домой из Риги позвонил Борис: прилетит завтра.

Вот хорошо! Сегодня — запись передачи с ее участием, завтра — выход в эфир. Посмотрят телевизионный журнал «Природа и мы» вместе.

Строгий усатый вахтер в вестибюле студии телевидения придирчиво оглядел ее, крякнул, расправив усы, спросил:

— К кому идете, дамочка?

— К режиссеру Феоктистову.

— Второй этаж, третья комната справа по коридору.

Режиссер сидел за столом перед ворохом бумаг и что-то искал в этой рукотворной горе. Он мельком бросил взгляд на Дроздову, продолжая ворошить бумаги. Но вдруг, как от толчка, поднял голову, с нескрываемым восхищением окинул взглядом стройную фигурку вошедшей женщины и неожиданно тонким голосом спросил:

— Вы ко мне?

— Если вы режиссер Феоктистов… Я Дроздова, вы меня вызвали по телефону.

— Да, да, вызвал. Только не я разговаривал с вами, а мой ассистент. — Феоктистов вышел из-за стола, протянул руку:

— Харитон Иванович. Можно — Тоша. Меня все так называют.

— Елена Владимировна Дроздова, — Елена невольно поморщилась, — режиссер явно находился в творческом экстазе: так пожал руку, что пальцы заныли.

— Извините, никак не могу соизмерить степень пожатия руки с моей, увы, физической силой. Присаживайтесь. Представьте, я ищу ваш текст. Редактор передачи заболел. Куда он дел ваше выступление? — Феоктистов принялся снова за ворох бумаг.

— Не надо искать, у меня есть экземпляр, — пожалела его Дроздова, — возьмите. — Она вытащила из сумки несколько страниц с машинописным текстом.

Феоктистов мельком взглянул на строчки, что-то пробормотал про себя и выбежал из комнаты. Появился он минут через пять.

— Отдал на машинку. Надо три экземпляра: один вам, два мне. Значит, будете рассказывать о Скалистом плато? Надеюсь, в текст заглядывать не собираетесь?

— Надейтесь.

— Спасибо. Вы же тоже телезритель, вам ведь не нравится смотреть на человека, который, выступая по телевидению, читает по бумажке.

— Смотря что читать. Например, письмо…

— Ах, да, да, письмо, — рассеянно проговорил Феоктистов, — это верно: смотря что читать. — Режиссер не спускал глаз с Дроздовой. Ей стало даже неприятно от его долгого, липкого взгляда. Она передернула плечами, отвернулась. Феоктистов, выбрасывая вперед толстые ноги, обтянутые вытертыми джинсами, заходил по кабинету. Дроздову это мельтешение начало угнетать. Она с улыбкой спросила: