Игорь Христофоров - След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)

- А старпомом не вы были? - с детской наивностью спросил штурманец.

- А вот это - неважно, - ребром ладони отгородился от вопроса Бурыга, но все и без этого догадались о верном ответе.

Ожил, потрещал динамик, по которому словно бы изнутри поскребли ногтем. Безразличный голос из черных сот пояснил:

- Обед закончить. Начать самообслуживание личного состава. Проверить вещевые аттестаты по арматурным карточкам.

Динамик еще чуть-чуть потрещал, давая невидимому ногтю соскрести многолетнюю грязь, и замолк, будто совсем исчез из кают-компании.

- Это кто у тебя вахтит? - поинтересовался недовольный Бурыга.

- Командир бэ-чэ-семь, - нехотя ответил Анфимов на довольно глупый вопрос. Ведь и так по пустому стулу чуть наискось от Бурыги можно было вычислить вахтенного офицера, скромного щупленького лейтенанта, командира боевой части управления, вечно пропадающего в своих "электронных" постах.

- А чего он команду неточно дает? - продолжал Бурыга изливать свое недовольство.

- Я приказал, - с еще большей неохотой пояснил Анфимов. - Ну что толку, если он объявит:"Начать помывку личного состава в бане", если ни бани, ни воды все равно нет. Дотерпим уж до Севастополя...

- А там тоже воды нет, - мрачно подытожил наконец оторвавший взгляд от ободраного линолеума палубы Клепинин. - Час в сутки и то - по ночам...

- Ну и духотища сегодня! - покомкал под столом воздух Бурыга и, вылепив из него все тот же грязный платок, отер им пот с красно-лилового лба. - Аж в глазах темнеет.

Анфимов тоже, как и комбриг, посмотрел на иллюминатор, в котором почему-то потемнела синь. С шеи сорвалась и пробежала по ложбине позвоночника колкая капля пота. Анфимов не так уж тяжело переносил здешнюю жару и даже почти не потел, но эта капля как-то расстроила его. "Ослаб, видать, за эти дни, - подумал он. - Сплошные стрессы".

- А-а-а! - яростно, с истеричным взвизгом заорал кто-то снаружи.

Бурыга повернул к Анфимову лицо с недовольно набухшими бровями и оно, как и иллюминатор, стало темнеть.

- Опять? - грубо, властно спросил он.

- Что: опять? - не принял его грубости Анфимов.

- Опять у тебя бардак! Чего он орет! Мачта рухнула или опять змея завелась?

- А-а-о-о-а-а! - подхватил крик еще более пронзительный, писклявый голос.

Побуревший лицом Анфимов выпал со своего места и, чуть не сбив Кравчука, вылетел из кают-компании. За ним на невидимом канате потянулись в узкую дверь Клепинин, Ким, штурманец и торпедист. Кравчук подождал, что скажет Бурыга, чтобы стать частью его мнения, но тот с молчаливым угрюмым сопением стал выскребать из-за стола свой переполненный едой живот, одновременно проползая вправо, к краю дивана. Когда он, наконец, выбрался из щели и, сбив локтем тарелку, которая звонко разлетелась на части о палубу, покосолапил к выходу, Кравчук галантно попридержал створку двери, пропуская Бурыгу, и только после него покинул кают-компанию.

Когда вдвоем с озабоченными лицами они выкатились из офицерского коридора на верхнюю палубу, то попали в такой водоворот радости, что тут же осветили себя улыбками.

- Дождь! До-о-ождь! О-о-ождь! - кричали матросы, кричали офицеры и мичманы, кричал, казалось, сам стальной "Альбатрос", соскучившийся по настоящей воде.

- Вах-цер! - неожиданно объявившимся басом выбросил из ходовой рубки на мостик вахтенного офицера Анфимов. - Команду по верхней палубе:"Начать помывку личного состава!"

Все побежали по каютам, кубрикам, постам, туда, где шхерились до этой светлой минуты мочалки и мыло. Верхняя палуба вымерла, словно по команде боевой тревоги, но через минуту...

Нет, еще быстрее, чем через минуту, на посеревшей от дождя палубе "Альбатроса" стало тесно. Матросы и старшины, мичманы и офицеры, перестав быть матросами и старшинами, мичманами и офицерами, а превратившись просто в голых мужиков, гогочущей розово-бурой массой заполонили ют, шкафут, круто задранный вверх бак, самые шустрые залезли на артбашню, на мостик и надстройки.

Окладной, заполонивший все от горизонта до горизонта, дождь теплой, похожей на остывающий кипяток, водой поливал из дырявых серо-синих комковатых туч враз потемневшее, вылинявшее море, черные скорлупки судов, кривую диаграмму берега. В онемевшем воздухе, который, кажется, никак не мог отделаться от удивления, что в это пекло, в этот вечный настой жары забрел дождь, испуганно замерли даже малейшие порывы ветерка, и капли падали отвесно, словно спускаемые на нитях. О палубу они бились беззвучно, о тент шлюпки - с шорохом комкаемой бумаги, а по пустым трубам торпедного аппарата - как по перевернутому оцинкованому корыту во дворе родного дома. Красный шнур молнии то и дело выхлестывался у еле ощутимого морского горизонта и нырял в толщу воды, туда, где на полметра глубины море кипело сочным дождевым бульоном. А гром со звуком ломаемого сухого хвороста доходил до "Альбатроса" уже тогда, когда небо бросало вниз очередной шнур.