Антон Леонтьев - Трудно быть солнцем

Мой взгляд был прикован к черному шарфу с изображением орхидеи, который обвивал тонкую шею Серафимы Никитичны. На кровати, на смятой постели, лежала увядшая орхидея тигровой окраски. Теперь я знала наверняка – этот цветок был сорван в оранжереях князей Святогорских. Только у них в Староникольске произрастали эти экзотические и дорогие цветы.

– А письмо, есть ли письмо? – спросила я, стараясь не глядеть на мертвое тело. Арсений Поликарпович показал на изящный секретер орехового дерева, где покойная хранила бумаги. Поверх всех прочих документов лежал распечатанный конверт со смертоносным посланием. Я с любопытством уставилась на новое стихотворное предупреждение о грядущей смерти.

– Новый стихотворный перл нашего таинственного друга, который предпочитает именовать себя Садовником, – сказал Арсений Поликарпович. – Ну, что скажете, Елена Карловна?

Я в задумчивости перечитала послание еще раз. Как и все предыдущие, это письмо было написано явно измененным почерком на дешевой бумаге, которую можно приобрести в любой писчебумажной лавке любого города. Конверт тоже ничем не выделялся.

– Почему Серафима Никитична, которая явно знала о происходящих в городе смертях, не придала значения этому посланию и не известила полицию? – сказала я наконец. – Она была женщиной, лишенной моральных принципов, но в наличии здравого смысла и инстинкта самосохранения ей отказать было нельзя. Так почему?

– Вы бьете в самую точку! – рассмеялся Арсений Поликарпович. – Конечно же, я подумал в первую очередь именно об этом. Ведь мадам Грач определенно должна была обратиться в полицию, когда с вечерней почтой ей принесли это письмецо. Однако она не сделала этого! Но у нас есть свидетельница, одна из работниц этого заведения. Елена Карловна, давайте выслушаем девушку в холле, предоставив специалистам место преступления для тщательного сбора улик!

Я согласно кивнула и бросила последний взгляд на распластавшееся тело Серафимы Никитичны. Она, мертвая, на самом деле была все еще красива, но как прав был неизвестный автор – красота ее, как красота ядовитого цветка в джунглях, хищная и растленная.

Серафима Никитична отчасти сама виновата в том, что стала жертвой Садовника. Не будь она так скандально известна, вряд ли бы этот тип, склонный к театральности, остановил бы свой выбор именно на ней. Крашеные рыжие кудри пламенели на фоне белого белья. Ну что же, прощайте, Серафима Никитична, пришел конец и вашему прибыльному бизнесу…

Мы вышли в холл, уселись в глубокие удобные кресла. Арсений Поликарпович достал небольшую записную книжку, куда он заносил все мысли касательно серии преступлений. Перед нами возникла испуганная молодая особа, чей возраст едва ли был более двадцати лет.

Дрожа и переминаясь с ноги на ногу, она переводила взгляд с моего лица на лицо Уссольцева. Я знала бедняжку. Дочь мельника, она попала в паутину к мадам Грач около года назад. Я посетила тогда Серафиму Никитичну и просила образумить девушку, которая в погоне за легкими деньгами решила наняться к ней в дом терпимости. Однако мадам Грач ответила, что каждый волен поступать, как того желает, а потом, явно издеваясь, добавила, что и я сама могу подработать у нее, возможно, это обеспечит финансово мой музей. Я тогда гордо удалилась под ее гортанный смех. И вот Серафима Никитична мертва, удушена Садовником-рифмоплетом…

– Итак, Маргарита, прошу вас, садитесь, – сказал несколько сурово Арсений Поликарпович девушке, которая была облачена в стандартное для заведения мадам Грач одеяние – корсет и яркие панталоны из шелка.

Девушка дрожала, и я прекрасно видела, что перед нами никакая не распутница, а обычная молодая дурочка, которая, польстившись на рассказы о хорошей жизни, угодила в ловушку, расставленную хитроумной Серафимой Никитичной.

– Деточка, ничего не бойтесь, – ласково сказала я, стараясь успокоить бедняжку. – Мы с Арсением Поликарповичем зададим вам всего несколько вопросов, не более того, вы ответите нам честно, и все… Ваши мучения закончились, мадам Грач мертва, вы можете отправляться домой!

Я ожидала реакцию радости по поводу избавления от кабалы, и Маргарита действительно заплакала, размазывая по лицу толстый слой белил и румян. Я подошла к девушке, попыталась ее успокоить. Она сбросила с плеча мою руку и сказала недовольным тоном: