Эмиль Габорио - Рабы Парижа

Бомаршеф слушал с умилением, приоткрыв рот, стараясь не пропустить ни слова.

— Ну, так какие же известия принесла эта кухарка? — мягко продолжал патрон.

— О, по одному ее виду заметно, что их у нее пропасть! Она — давнишняя наша клиентка, которую я отметил буквой Д, для того, чтобы знать, к каким именно хозяйкам ее определять…

Но Маскаро его уже не слушал, явно думая о чем-то другом.

— Зови, — произнес он.

И пока Бомаршеф ходил за кухаркой, произнес назидательным тоном:

— Как показывает мой двадцатипятилетний опыт, нельзя пренебрегать в делах даже самым малым…

Кухарка, зашифрованная буквой Д, вошла в кабинет.

Надо отдать должное Бомаршефу; стоило только глянуть на нее, как тут же становилось ясно, что известия, которые она принесла, просто взорвут ее, если она их не выскажет.

— Что скажете, моя милая? Как вам служится на новом месте, довольны ли вы тем, как мы подыскали вам место?

— О, превосходно, сударь! Хотя я знаю мадам Зору де Шантемиль всего один день…

— А, так она называет себя Зорой де Шантемиль?

— Именно, сударь! Хотя вы понимаете, что это не настоящее ее имя, по этому поводу мадам и монсеньор даже спорили. Она все хотела назваться Рахилью, ну, а монсеньор был за Зору…

— Ну, Зора так Зора, — серьезно заметил хозяин агентства, — ну, и что же дальше?

— Ну, должна сказать вам, хозяин, таких, как она, даже я не много видела! На моих глазах она уже спустила тысяч тридцать, если не больше!

— Экий чертенок!

— Да, уж надо отдать должное, денежки спускать она умеет, и ведь все в кредит! У самого-то ни гроша за душой, а туда же, без отцова ведома задал такой обед, что он один обошелся более тысячи франков!

До сих пор Маскаро не видел для себя в этой болтовне ничего интересного и уже готов был послать к черту и кухарку, и Бомаршефа, который ее привел.

Ловкая особа это почувствовала и заспешила:

— Одну минуту, сударь, так вот, когда обед стал заканчиваться, все уже перепились и стали выбрасывать посуду в окно, один из гостей, который и не пил-то вовсе, уединился с мадам, и они разговаривали о…

— И вы слышали их разговор?

— Так точно, сударь! Они говорили о том господине, с которым раньше жила мадам. Его имя — Поль Виолен!

Маскаро поднял глаза.

— Ну, мадам рассказывала, что ей от него следовало отвязаться, потому что он вроде украл у кого-то двенадцать тысяч франков.

— Удалось ли вам узнать, кто был этот господин, с которым так откровенничала ваша хозяйка?

— О, нет, сударь, я слышала только, как другие называют его "артистом".

Но этих данных для Маскаро было явно недостаточно.

— Послушайте, моя милая, — обратился он к кухарке. — Не хотите ли вы сослужить мне службу?

— Еще бы, сударь, я готова в огонь и в воду для вас…

— Так много мне не надо, мне просто необходимы фамилия и имя этого "артиста", судя по вашему описанию, он может оказаться одним из моих должников.

— Извольте, сударь, вы всегда можете положиться на меня! Сегодня мне будет некогда, у меня много работы, но завтра либо послезавтра вы будете иметь и его адрес впридачу!

Затем она вышла, и Маскаро ударил кулаком по столу и воскликнул:

— Предсказания этого Ортебиза сбываются, будто он ворон! Слава Богу, что я еще могу не упускать из виду эту комедиантку Розу и ее дурака, кажется, решившего окончательно разориться!

— Ну, что ты там вздыхаешь и кашляешь, — обратился Маскаро к Бомаршефу, — иди сюда и слушай: эта шельма, Роза, хоть и говорит, что ей всего девятнадцать лет, хотя в самом деле ей давно за двадцать, сумеет вконец обчистить этого идиота Ганделю, которого бы я на месте его отца просто запер бы подальше…

— Вы хотите сказать, патрон…

— Я хочу сказать, что через двое суток мне нужны все сведения о положении этого недоростка, его отношениях с отцом, характере самого отца и положении его в свете!

— Слушаюсь, для этого дела возьму Канделя с компанией.

— И еще. Так как он везде и всюду занимает деньги, нужно будет познакомить его с нашим почтенным другом Вермине, директором "Общества взаимного кредита".

— Ну, уж это дело Тантена, — осмелился напомнить Бомаршеф.

Маскаро был слишком озабочен, чтобы рассердиться за эту вольность.

— Что же касается этого нового "артиста", — шептал он про себя, — то, храни его господь, если он встанет мне поперек дороги!

Через некоторое время он мирно заметил Бомаршефу:

— Друг мой, я слышу, там много народу, займись-ка своим непосредственным делом.