Елена Арсеньева - Если красть, то миллион

Дима вскинулся на стуле, словно его шилом в бок пихнули. С надеждой уставился на Ирку:

– Не всех заберешь? Не обеих? Только одну? А которую?

Аня медленно приподняла голову. Она еще не могла позволить себе обрадоваться. Надежда могла взлететь самоцветным, радужным шариком – и тут же лопнуть, как мыльный пузырь. Если Ирка скажет – Лидочку, это все равно что она скажет – обеих. Даже лучше, если она заберет тогда обеих. Потому что смотреть все время на Соньку – и искать в ее чертах Лидочкино ненаглядное личико, видеть Сонькины недостатки (а у нее, можно не сомневаться, будут одни сплошные недостатки!) – и думать о Лидочкиных достоинствах, – это не жизнь, а пытка.

Вечная тоска о несбывшейся мечте.

Нет уж. Пусть тогда забирает обеих!

Она еле удержалась, чтобы не одернуть с раздражением Диму, затвердившего свое:

– Которую заберешь, Ира? Ну скажи скорей! Он уже смирился с мечтой о двух дочерях и теперь радовался тому, что останется хотя бы одна. Все равно какая.

Ему-то все равно! Для него они на одно лицо, на один голос. А ведь это не так!

– Которую?.. – нарочито медленно протянула Ирина, как бы теряясь в раздумьях.

Взор ее обратился на запертую дверь, за которой спала Лидочка, – и снова болезненный комок закупорил горло Ани. Потом Ирка медленно перевела глаза на личико спящей Сони – и Аня смогла сделать один крошечный вдох. Тут Ирка взглянула на нее:

– Которую? Ну уж пускай сама Анна Васильевна выберет.

Дима, словно не веря, уставился на Ирину, потом на жену. Худое, некрасивое лицо его напряглось:

– Анечка, решай скорей!

А она ни рукой, ни ногой не могла шевельнуть – такое навалилось счастье, такое облегчение. И все еще не могла поверить в этот подарок судьбы.

– О господи, Аня! Думай скорее! – Не выдержав, Дима шагнул к Ирке, протянул руки. – Давай сюда Сонечку. Давай!

Что? Какую еще Сонечку? Да он что, совсем спятил, этот дурацкий Тушканчик?!

– Подожди! – хрипло выкрикнула Аня. – Не трогай ее!

Дима застыл с протянутыми руками, беспомощно глядя то на спящее Сонечкино личико, то на белоснежную грудь, мерно колыхавшуюся возле младенческой щеки. Но Сейчас Ане совершенно безразлично, куда он смотрит, да пусть хоть и не только смотрит! Она ринулась в комнату, словно хотела еще раз убедиться, что Лидочка там.

Конечно, там, никуда не делась. Куда ей деваться? Ходить-то еще не научилась. Но когда-нибудь научится – под Аниным присмотром. И слово свое первое скажет Ане. И мамой станет называть ее – только ее! Не Ирку, нет!

Чмокнув воздух над чистым детским лобиком, Аня выскочила обратно в комнату.

– Я решила! Оставлю Лидочку!

– А-аня-а… – Димин молящий голос она предпочла не услышать.

– Лидочку?

Ирка смотрела ничего не выражающим взглядом, и Аня вдруг поняла, что та тоже устала, смертельно устала, еле держится. Сегодняшний вечерок попил и из нее кровушки, немало попил! Так ей и надо. Сама все затеяла!

– Лидочку? Это которая в той комнате спит? А у меня которая – это, значит, Сонечка? Соня Богданова…

– Как Богданова?! Ты же говорила, не будешь менять метрику? – в отчаянии возопил Дима. Господи, как любят некоторые мужики цепляться за обломки, осколки, обрывки – это просто поразительно!

– Как сказала, так и сделаю, – устало успокоила Ирка. – По документам она останется Литвинова. Но называть ее буду Богдановой, конечно, а то я сама запутаюсь. А когда подрастет, все ей объясню. Может, и вы когда-нибудь объясните все Лидочке…

– Никогда! – пылко воскликнула Аня. – Только через мой труп!

Дима убито молчал.

– Воля ваша, – подавила зевок Ирина. – Ну, нам с Сонечкой пора на вокзал. К московскому поезду. А то как бы не опоздать, жалко, если билет пропадет. Да и бабушке я уже позвонила, чтоб завтра утром встречала нас с дочкой. Так что до свиданья. Не поминайте лихом.

– Нет… – глупо, бессмысленно, невпопад отозвался Дима, а Аня добавила шепотом:

– Прощай. Надеюсь, что никогда тебя не увижу!

– Это уж как бог даст, – рассудительно сказала Ирина, придерживая девочку одной рукой, а другой заталкивая таки под пальто свои несусветные груди. – Ах, боже мой! Деньги-то мы забыли! Восемьсот пятьдесят, значит, и еще сто пятьдесят за первый месяц. Всего, значит, тысяча.

Аня, не говоря ни слова, опять метнулась в детскую, открыла чемодан, на дне которого под бельем припрятан заветный сверточек. Какое счастье, что у нее не нашлось времени отнести деньги в сберкассу! Вот был бы кошмар, если бы пришлось ждать до завтра, чтобы снять деньги со счета! Еще неизвестно, сколько бы раз переменила Ирка свое решение за это время. И еще неизвестно, сколько запросила бы отступного…