Марина Крамер - Алекс, или Девушки любят негодяев

Он погладил ее по макушке, прижался щекой к каштановым волосам, знакомо пахнувшим нежными духами «Белый лен». Даже после стольких лет, что они были не вместе, Алекс помнил какие-то мелочи вроде этого запаха, привычки грызть яблоки или звука голоса по телефону.

— Ты права. Наверное, зря. Ладно, Марго, мне пора. Не звони мне.

Он мягко отстранил Марго и встал. Она проводила его, закрыла дверь и неожиданно для себя расплакалась.

Жизнь Мэри в доме Кости все больше напоминала кошмарный фильм. Если бы не Надя, она давно уже сделала бы что-нибудь с собой, чтобы прервать этот бесконечный ужас. Девушка явно что-то знала о причине Костиного поведения, знала истинные мотивы, но молчала. И Мэри просто из любопытства терпела издевательства — в конце концов, умирая, неплохо бы понимать, за что. Ее постоянно мучила мысль о смерти отца — она давно подозревала, что Костя приложил руку к внезапной и странной гибели тестя, только случая утвердиться в этом мнении у нее пока не было.

Однажды Костя уехал по каким-то делам на целых три дня, и это явилось для Мэри настоящим праздником — не хватало только воздушных шаров и торта… Хотя вместо торта Надя принесла в ее комнату целое блюдо зефира в шоколаде, почти русского, как выяснилось — из крохотной кондитерской, где его делали маленькими порциями. Ради отъезда Костя заменил веревки наручниками, которые надевались исключительно на ночь, и позволил даже ходить по дому, но только под присмотром старого приятеля Мэри — Гоши. Этот самый Гоша в бытность Мэри женой Кости неотлучно находился рядом с ней, сопровождал везде и всюду, и именно его Мэри ухитрилась обвести вокруг пальца и сбежать в Москву.

Неизвестно, как именно наказал его за этот проступок Костя, но что-то подсказывало Мэри, что с Гошей теперь лучше повежливее.

Надя провела у нее все три вечера Костиного отсутствия, они лежали в кровати и разговаривали. Мэри все время пыталась понять, чем же именно так расположила к себе эту девушку, ведь по логике Надя должна бы хотеть ее исчезновения, чтобы остаться с Костей. Но все оказалось не так просто.

В один из вечеров Надя вдруг разговорилась. Возможно, причиной стало ее весьма приличное опьянение — где и с кем пьет, Надя не говорила, но Мэри уже неоднократно замечала за ней пристрастие к алкоголю. Вот и в этот вечер хмельная девушка улеглась на кровать рядом с Мэри и, прижавшись к уху губами, зашептала:

— А хочешь, я тебе расскажу, как я тут очутилась?

— Хочу.

— Дура была. Дважды дура — когда в Испанию приехала и когда потом на Костю повелась.

Надя села и спросила, глядя на Мэри:

— Курить хочешь?

— Смертельно.

— Сейчас…

Надя сорвалась с места и убежала куда-то, постукивая каблучками домашних туфель. Мэри медленно поднялась, подошла к полукруглому окну, расположенному почти под потолком — все-таки это был полуподвал — и открыла его, впуская в комнату свежий ночной ветер. Девушка обхватила себя за плечи и зажмурилась, чтобы не заплакать. Где-то там, за окном, далеко отсюда в России были Марго и Алекс, бальные танцы, кафе и ночные прогулки по Москве. Где-то там, далеко отсюда, она могла быть счастлива. Но теперь ничего этого нет — и уже вряд ли будет. Есть только вот эта кровать с парой наручников, Костя, непроходящая боль — и постоянный страх. И еще — желание смерти как самого чудесного подарка. Все. Больше ничего.

Стук каблучков заставил Мэри встряхнуться — вернулась Надя, держа в руках поднос с фруктами, кувшином сангрии и маленькой бутылочкой коньяка. Поставив все на кровать, она улеглась и похлопала по покрывалу, приглашая Мэри присоединиться.

— Давай хоть маленький пир закатим, раз уж такое дело.

Мэри присела на край кровати и взяла сигарету. Она вдруг поняла, как не хватает мундштука, к которому успела пристраститься в Москве. Марго очень нравилась эта ее новая привычка, она часто усаживалась напротив и завороженно наблюдала за тем, как Мэри прикуривает сигарету, подносит длинный мундштук к губам, потом держит правую руку чуть на отлете, выдыхая дым. Мэри тогда подтрунивала над подругой — мол, смотришь, как будто влюбилась… Сейчас ей не хватало этого взгляда, как не хватало и самой Марго — ее голоса, ее присутствия, ее разумных слов и даже слез…

Надя тем временем налила в один стакан сангрию, а в другой — сангрию и коньяк, и Мэри удивленно уставилась на девушку, но та только улыбнулась:

— Меня давно уже «ерш» не берет.