Елена Яковлева - Маньяк по вызову

- Конечно. Зачем мне врать, спрашивается!

Мужчина моих несбывшихся снов нервно прошелся по комнате из угла в угол, на лице его без труда можно было прочесть разочарование. С чего бы это?

***

Через полчаса Лизу увезла "Скорая", а поэта-песенника - заляпанный грязью до самой брезентовой крыши "УАЗ". Что касается "особо важного" следователя, то он уселся на переднее сиденье черной "Волги", весь какой-то рассеянный и погруженный в задумчивость, а в мою сторону даже прощального взгляда не бросил.

Пока эта кавалькада преодолевала колдобины проселочной дороги, я смотрела вслед удаляющимся габаритным огням и усиленно шевелила извилинами, пытаясь сообразить, что же все-таки случилось. Почему Лиза меня душила и почему на Широкорядова надели наручники и увезли?

Кто-то коснулся моего плеча, и я вздрогнула. Рядом стояла Нинон с сомнамбулическим выражением лица и слегка покачивалась.

- Ты что-нибудь понимаешь? - спросила она меня.

- Абсолютно ничего, - буркнула я и снова ощупала свою шею, поминая недобрым словом злополучную Лизу. Что за сумасбродная девица! Проклятая наркоманка, она ведь и в самом деле могла меня убить. Трудно вообразить, что случилось бы, выпей я чуть больше, чем выпила! Впрочем, не исключено, меня спасло то обстоятельство, что сама Лиза была не в лучшей форме по причине ее пагубного пристрастия к наркотикам. А самое ужасное состоит в том, что она, даже если бы и впрямь меня задушила, отделалась бы в худшем случае психушкой. Для чего еще существуют крутые папашки, колесящие по всему миру и "не вылезающие из телевизора". Ох, лучше пока об этом не думать, иначе запросто можно свихнуться!

- Ладно, - вздохнула я, глядя в испуганные глаза Нинон, - пойдем-ка лучше домой, спать.

- А этот? - Нинон кивнула на Остроглазова, который все еще дрыхнул на лужайке в раскладном кресле, да так крепко, что ему не мешали комары, которые то и дело пикировали на его потное лицо. Я успела рассмотреть на его щеках и подбородке несколько красных точек-укусов и живо себе представила, как бедняга банкир будет выглядеть завтра утром.

- А что этот? - пожала я плечами.

- Ну не оставим же мы его здесь, - пожалела вдовца сердобольная Нинон. Придется отволочь его домой.

- Как ты себе это представляешь? - вспылила я. - Тащить на горбу такого жеребца!

- Ничего, ничего, - Нинон стала трясти Остроглазова за плечо, - он сам пойдет, а мы будем его только поддерживать и направлять.

- Пойдет? Этот хряк? - засомневалась я, прикидывая, во что нам с Нинон обойдется транспортировка этого битюга.

- Виталий, Виталий, - Нинон склонилась к плечу Остроглазова, - вставайте. Здесь нельзя более находиться.

Самое удивительное, что этот полутруп и впрямь немного приподнялся, но тут же снова рухнул в кресло.

- Похоже, поезд дальше не пойдет, - констатировала я, плюхнулась на соседний стул и предупредила Нинон:

- Учти, я его не поволоку. Пусть здесь ночует.

Нинон удрученно покачала головой:

- Да его комары заедят! Я развела руками:

- Надеюсь, не до смерти.

Тем не менее Нинон не оставляла попыток разбудить пьяного банкира, продолжая его тормошить:

- Виталий, Виталий, ну, пожалуйста, проснитесь, а то останетесь здесь один...

Возможно, в другой ситуации такая трогательная забота Нинон о пьяном банкире меня немало позабавила бы, но сейчас мне было не до веселья. Я опять провела рукой по своей шее и болезненно поморщилась. И чего со мной только не произошло с тех пор, как я опрометчиво решилась побыть компаньонкой Нинон на время ее дачного отдыха.

А Нинон все еще возилась с Остроглазовым, пытаясь придать его обмякшему телу вертикальное положение.

- Кончай ты эту благотворительность, - по-дружески посоветовала я ей, - мы его все равно не дотащим. Придется ему подкормить местных комариков, а то они совсем изголодались.

Однако неимоверные усилия Ниной увенчались-таки успехом: банкир отклеился от кресла и, так и не разогнувшись до конца, сделал неверный шаг вперед.

- Видишь, - обрадовалась Нинон, - он может идти. Давай я справа, а ты слева. Придерживай, придерживай его за талию.

- Если найду, - не очень удачно сострила я. Должна признать, попытка удушения подействовала на мое чувство юмора не самым благоприятным образом.

Не испытывая горячей симпатии к пьяному и потному банкиру, я с некоторой брезгливостью взялась за его брючный ремень, а Нинон заботливо подставила Остро глазову свое плечо. И мы поволокли его с лужайки поэта-песенника, от его все еще освещенного дома. И незапертого, между прочим.