Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

Повернувшись, обращаюсь к английской паре: «Привет». Они отвечают: «Привет», — но больше никак не выражают желания продолжить разговор. Снова занимаю полулежачее положение и закрываю глаза. Девушка окликает меня:

— Вы в Неаполе остановились?

Снова поворачиваюсь корпусом и смотрю на них, уже жалея, что вообще открыл рот. Девушка повторяет вопрос.

Я не спешу с ответом. Рассказать им все, что произошло со мной с тех пор, как я сюда приехал: от неожиданной болезни до свидания с сестрой убийцы из каморры? Вместо этого произношу:

— Я живу здесь. — Не хочу, чтобы меня считали заурядным туристом, чтобы эти двое думали, будто мы одного поля ягоды.

— Серьезно? — ахает девушка. — Где?

Тут можно сказать правду.

— В Центро сторико… старом городе.

— Надо же! А мы в Сорренто остановились. Если честно, жаль, что нам не хватило храбрости. Неаполь кажется таким… таким волнующим, опасным.

Не отрываясь от фотоаппарата, ее спутник говорит:

— Нам советовали не останавливаться в Неаполе.

Я на это не отвечаю ничего. Может, и правильно их предостерегали.

— Это опасно? — спрашивает парень.

— Это миф, — слышу я собственный голос, но собеседники в общем-то слова мои пропускают мимо ушей.

— Так всегда бывает, — бросает парень, протирая линзы фотоаппарата мягкой зеленой тряпочкой.

Что бы они подумали, расскажи я им о том, что со мной приключилось? Поверили бы? Наверное, нет.

— Давно вы здесь живете? — спрашивает девушка, широко улыбаясь.

— Два года.

— И чем вы здесь занимаетесь?

Тут надо подумать. На ум приходит: обучаю английскому как иностранному языку, — но я выбираю более уникальное для этого города занятие.

— Работаю в университете. Изучаю папирусные свитки из Геркуланума.

Девушка толкает локтем своего приятеля. Тот толкает ее в ответ, восклицая:

— Жюль! Осторожнее. У меня же камера.

Жюль закатывает глаза, потом спрашивает меня:

— И про что в них?

— О чем в них говорится? О многом. В основном о том, как жить.

Девушка переваривает услышанное и интересуется:

— А на каком они языке?

— На греческом. Древнегреческом.

— И вы можете это прочесть?

Отрывисто киваю: это, пожалуй, выглядит не столь большой ложью, как произнесенное «да».

— Надо же! — восклицает она. — И что в них написано?

— Написано в них, что нужно стараться жить просто: пища, кров, друзья.

— Звучит как-то скучновато.

— Я еще не закончил, — продолжаю я. — Нужны еще любовь и опасность.

— Правда? — Эти слова вызвали у Жюль гораздо больше восторга. — И поэтому вы живете в Неаполе? Вы влюблены? — Она уверена, что я и живу так, как предписано.

— Да я узнал обо всем, — смеюсь я, — только когда сюда приехал. Впрочем, да, я до сих пор нахожусь здесь как раз по этим причинам…

Парень поднимает глаза, брови его удивленно ползут вверх.

— А чего тут опасного-то?

Хороший вопрос.

— На самом деле ничего, — говорю я. — Тут дело в атмосфере, в настрое.

— А вы в итальянку влюблены? — спрашивает Жюль.

— Нет, — смеюсь. — Она англичанка.

Жюль несколько разочарована, а потому я добавляю:

— Но она замужем.

Приятель ее, не обращая на нас внимания, нацелил объектив прямо на Везувий. Затем перевел его на сорок пять градусов вправо и отладил линзы, затем еще на сорок пять градусов и снова навел фокус. По-видимому, он старался охватить всю панораму от Везувия до Чиайи тремя последовательными снимками и выверял, где начинается и кончается каждый кадр. Девушка возвращается к своему рисунку, но через минуту снова смотрит на меня.

— Это, мне кажется, тоже опасно, — замечает Жюль через некоторое время. — Мы с Филом женаты. Я сочла бы очень опасным вступить с кем-то в связь.

Фил начинает творить триптих Неаполитанского залива: мы с девушкой прекращаем разговор, чтобы не мешать ему сосредоточиться и хорошенько прицелиться. Закончив, он обращается с фотоаппаратом, как с оружием, разбирая его по частям.

— А я и не говорил, что состою в связи, — уточняю я. — Так что, думаю, единственная опасность — мое разбитое сердце.

— А какая же еще тут может быть опасность? — спрашивает Фил.

Еще один хороший вопрос от Фила.

— Муж ее судья, а в Неаполе все очень сложно и запутанно.

Фила куда больше занимает «молния» на его сумке для фотопринадлежностей, которую заело, чем мое мнение относительно «внутренней кухни» Неаполя. Он просит Жюль помочь. Та мигом открывает сумку и бросает ему на колени. Фил начинает собирать камеру из частей, добытых из сумки: с виду эта камера такая же, какую он только что разобрал. Фил встает.