Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

Да, повзрослела, но в сравнении с Алессандро мы оба кажемся детьми. И от этого я чувствую, как между нами протягивается незримая ниточка. Штука безобидная и вряд ли содержащая нечто большее, нежели возможность для людей, воспитанных в Англии, потешаться втихомолку над странностями итальянца. Хотя, возможно, отзвук наших прежних отношений делает свое дело. В присутствии Алессандро Луиза предстает синьорой Масканьи. Когда же мы одни, она ведет себя как моя подружка. Думаю, что она это тоже чувствует, и хочу пошутить на сей счет, но вместо шутки говорю:

— А что это за история в газетах про Il Pentito? Я видел имя Алессандро…

— Судебный процесс. Кающийся — это Джакомо Сонино, — произносит Луиза торжественно, словно объявляет фамилию кинозвезды, играющего в фильме главную роль.

— Что это значит?

— Он вроде стукача. Ну, знаешь, того, кто выдает имена подельников. На официальном языке это именуется сотрудничеством, но газеты предпочитают говорить о покаянии.

— Понятно… — Странно, что газеты употребляют слово, обозначающее моральную категорию, в то время как официальный термин несет в себе более отрицательный смысл.

— Он уже назвал девятерых членов собственной шайки.

— Они заложили бомбу в машину?

— Да. Убило четверых членов соперничающей группировки и трех прохожих. В одно прекрасное утро. Взрывчатки было очень много. Весь город услышал.

— Зачем?

— О, это очень запутано. Годами плелось. Алессандро может тебе рассказать. Но суть в том, что сейчас в Неаполе две крупные бандитские группировки. Сонино возглавлял одну из них. Время от времени они начинают убивать друг друга. К этому привыкаешь. — Я скорчил сомнительную мину. — Точно привыкаешь! Каморра — часть местной жизни. Два года назад, когда мы только поженились, уголовные суды… ну, где работал Алессандро… перевели в новое громадное, специально выстроенное здание суда. В первый же день каморра взрывает его. Бабах!

Я смеюсь.

— Тут не до шуток, — серьезно говорит Луиза. — От pentito трудно добиться признания виновности. Тем более от такого изощренного, как Сонино. Если бы ты задержался, то мог бы пойти посмотреть. Зрелище очаровательное!

Алессандро возвращается к столу и усаживается. Луиза оборачивается и, взяв его за руку, сообщает:

— Я только что говорила Джиму: если бы он побыл здесь подольше, то мог бы прийти и посмотреть, как ты работаешь. Посмотреть на гангстеров в клетке.

Алессандро на мгновение напрягается, но отвечает вполне дружелюбно:

— Конечно, конечно. У меня очень интересный процесс, Джим, очень интересный.

И он принимается рассказывать ту же историю, что мне поведала Луиза, но уже подробнее. Процесс длится уже десять месяцев, в нем бездна головоломок, много обвиняемых, pentito, политический нажим со стороны министерства юстиции, ответственность перед семьями жертв, шумиха в прессе. И венец всему: процесс нужно завершить в течение четырех недель. Сплошная головная боль, говорит Алессандро и стучит костяшками пальцев по виску.

Когда он умолкает, я спрашиваю:

— А почему вы выбрали суд по делам об убийствах?

Алессандро бросает взгляд на Луизу, и я пугаюсь, не ляпнул ли чего лишнего. Но в этот момент, к моему облегчению, подают горячее. На тарелке лежит обжаренный кальмар, фарфорово-белый, распластанный и выпотрошенный, как после вскрытия. Потом принесли тарелочки поменьше. Грибы с зелеными овощами, похожими на переваренные брокколи.

Луиза поясняет:

— По-моему, это лучшие грибы во всей Италии. А это, — она указывает на зеленые овощи, — friarielli. Местное лакомство. Вид у них, может, и не особенно аппетитный, зато вкус восхитительный. — Глаза ее блестят в предвкушении.

Я кладу это лакомство себе в тарелку. Вспоминаю, что не получил ответа на заданный вопрос. То ли его по какой-то причине мимо ушей пропустили, то ли не расслышали — посетителей все больше, шум усиливается. Я повторил свой вопрос.

Алессандро опускает нож с вилкой на тарелку, ставит локти на стол, сцепляя руки над кушаньем.

— Все просто, Джим. Убить человека — дело серьезное. Это тебе не какая-нибудь кража или грабеж. Мотивом убийства никогда не может стать нужда, потребность. Нет у человека потребности в смерти другого человека. Такое невозможно. Для того, кто украл, я могу найти множество оправданий, но их нет для человека, который умышленно убивает. Когда я служил обычным судьей, всем было известно: если ты совершил преступление, постарайся попасть к Алессандро Масканьи — он поймет тебя и добьется, чтобы ты оказался на свободе. На самом деле было не так, но люди этому верили. На юге Италии много бедноты. Положение не из простых. Организованная преступность поддерживает многих бедняков. Много раз я возлагал вину в первую очередь на общество и только затем — на преступника. А вот с убийством все обстоит сложнее. Здесь у нас, в Неаполе, много убийц. Это тебе не Лондон. Я обязан изучить человека, который совершает такое преступление. Могу сказать, что я знаю наше общество. Если не углубляться в психологию, все убийцы в Неаполе — на одно лицо. Каморра. Так что это очень важно.