Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

Алессандро обращается к Луизе:

— Что ты думаешь?

Луиза молчит. Она понимает: не о Джованне речь, разговор идет обо мне и о ней. Говорит откровенно:

— По-моему, мы должны им помочь.

— Помочь Джованне Саварезе или помочь Джиму? Мы сможем помочь только одному.

Проходит несколько томительных секунд, прежде чем слова Алессандро доходят до сознания. Это выбор, предложенный Луизе. Я первым открываю рот.

— Простите, Алессандро… — говорю я, не веря своим ушам.

Рука его резко бьет по столу, а сам он кричит:

— Silènzio!

Все в ресторане подскочили на стульях, и воцарилась тишина.

— Алессандро, — шепчет Луиза, — что ты делаешь?

— Я спрашиваю тебя. Тебе выбирать…

— Ни за что, — твердо отвечает она. — Ты ведешь себя глупо. Успокойся.

Алессандро вытягивает перед собой руки, будто дает знак адвокату: помолчите минуточку. Потом расправляет широкие плечи и глубоко вздыхает.

— Джим, вы спали с моей женой, нет? Вы мой друг. Скажите же мне, что делать.

Не знаю, что говорить. Не слишком уверен, что понял, о чем меня спрашивают. Спал ли я с его женой? Друг ли я ему? Он что, в самом деле хочет получить некий совет, как поступить?

— Джим? — повторяет Алессандро. — Ответьте мне…

Оскорблять его ложью нельзя, это без вопросов. У него за спиной годы и годы свидетельских показаний, лица, заполняющие зал суда, лживые, полулживые, полуправдивые заверения, увертки и отпирательства: истина, если она еще не ясна ему, тут же станет очевидной, стоит мне рот открыть.

Так что, не говоря ни слова, я складываю руки ладонями вместе в молитвенном жесте и слегка покачиваю ими. Этим я хочу сказать: «Если я тебе друг, то не спрашивай, трахал ли я твою жену».

Может, это и по-неаполитански, только я не неаполитанец. И что-то подсказывает мне, что я сделал очень большую ошибку.

Алессандро откидывается на спинку стула и бросает через плечо куда-то в глубь ресторана:

— Limoncello, per favore. [70] Лимонное мороженое, пожалуйста ( ит. ). Где Джованна? ( ит. )

Затем, повернувшись, смотрит прямо на меня. Маленькие его глаза, всегда блестящие, обратились в два тугих серых шарика.

— А вы, Джим, глупый человек.

Перед нами ставят на столик холодное как лед лимонное мороженое. Алессандро резко встает.

— Луиза! — бросает он жене.

Та, поднимаясь, пытается что-то мне сказать, но Алессандро хватает ее за руку. Я вскакиваю, опрокидывая стул. Хочется вырвать Луизу из рук мужа, но я держу руки по бокам и не свожу с него презрительного взгляда. Жестом Алессандро отмахивается от меня и отпускает Луизу.

Рукопожатия на прощание я не жду. Понимаю, что дружбе нашей Алессандро положил конец и больше мы с ним видеться не будем.

Все же протягиваю руку. Он ее не замечает. Луиза берет мою руку в свою, и я сжимаю ее пальцы. Таким доступным нам способом мы пытаемся сказать друг другу: мы должны встретиться, должны… это еще не конец. Луиза вырывает руку.

Та же картина — папа, дочка и ухажер. Нам с Луизой только что со всем непререкаемым родительским авторитетом было велено не сметь больше встречаться. На этот раз я понимаю: окончательно. Бестолковый бунт влюбленных юнцов тут не поможет. Мы не бестолковые юнцы. К тому же не настолько меня и любят-то. Из нас троих мне выпадает самая маленькая доля. В дверях Луиза оборачивается. Взгляд ее подтверждает мои предположения. Во мне волной вздымается одиночество, страх, отчаяние — я с трудом сдерживаюсь, чтобы меня не вырвало.

Из бессонного забытья меня выдергивает звонок телефона, переливчатая трель выводит из оцепенения, в каком я пребываю, уставившись широко раскрытыми глазами в непроглядную темень комнаты. Ночная жара так давит, что сквозь нее приходится пробиваться, вставая с постели. Я весь в поту. Телефон звонит не умолкая. В темноте не сразу нахожу ориентир: в слабом отсвете луны проступает высокая оконная рама. Выбираюсь из комнаты и наугад иду по коридору. Нащупываю телефонную трубку. Луиза.

— Джим. Послушай меня. Ты должен уехать.

— Что случилось?.. — слетает у меня с языка.

— Как бы ты ни был связан с нами, с Алессандро, — больше этого нет. Все кончилось.

Мне требуется время, чтобы вникнуть в смысл ее слов, и постепенно колесики у меня в мозгу начинают крутиться слаженно.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. В машине он только про нас с тобой и говорил. Я думала, что он промолчит, что имени твоего никогда больше не произнесет. А он как с цепи сорвался. Я его таким никогда не видела.