"Просто ли?" - подумала она с горечью. Тогда её перед побегом целый месяц пытали. Держали обнаженную и распятую на солнцепеке. Сутками не давали воды. На груди, где расплавленным оловом ей выжгли соски, гноились раны. И вот тогда товарищи рискнули её выкрасть. Двое молодых ребят, почти подростки, были убиты турецкими полицейскими...
О том, что у Фиделя Михайловича закрадется сомнение относительно легкости побега, она не предполагала. Ему ли сомневаться, не имея опыта? Опыт был у нее. И потому ещё в офисе, перед тем, как увести Фиделя к себе на квартиру, она заглянула в кабинет-сейф к товарищу полковнику. Высказала предположение: а не распорядился ли Тюлев таким образом отпустить аналитика?
Товарищ полковник, похвалив свою помощницу за толковую догадку, сказал: - Эту версию я уже прорабатываю. Возьмемся за Алика. Обсудим потом. А тебе желаю всяческих приятностей. И ему тоже. Он их заслужил.
Кто "он", было яснее ясного. По её необыкновенно сияющим глазам товарищ полковник видел: она счастлива, что Фидель Михайлович благополучно вернулся.
И сейчас, когда он высказал догадку, что сомневается в легкости побега, она с удовлетворением про себя отметила: аналитик он уже не только в экономике.
Они готовились к визиту к Лозинским. Фидель Михайлович, словно загипнотизированный, опять загляделся в окно. В лучах закатного солнца Кремль казался огромным кровавым сгустком. Над ним возвышались пылающие золотом купола Успенского собора.
Антонина Леонидовна, как дрессированная тигрица, мягко подошла сзади, смуглой щекой потерлась о его упругое плечо. - О чем задумался? - Все о том же... - О сыне? - И о нем... Почему-то мне кажется, что виновники всех наших бед вон за теми краснокирпичными стенами. - Может быть, неопределенно ответила Тоня. - Но чтоб не казалось, надо самому там регулярно бывать. Если там твои враги, их лучше всего рассматривать с близкого расстояния. И не подавать виду, что ты им готовишь смерть. Врага заверь, что ты его друг, и тогда он - твоя добыча .
Фиделю Михайловичу почудилось, что это говорит не Тоня, а его внутренний голос. Этот голос в нем все настойчивей звучит после каждой встречи с Аркадием Семеновичем.
Уже давно Фидель Михайлович понял, что профессор, еврей по крови, ненавидит еврейство, засевшее в Кремле. Поискал причину. Нашел. Трагедия Клары. Мерзавец, её искалечивший, кто-то из сановитых евреев, забравшихся в Кремль. Но кто он?
Молчит профессор. Каменно молчит. Но не бездействует. И с ним, видимо, заодно Антонина Леонидовна.
"Ах, Тоня! Твой голос - это мой голос".
Фидель Михайлович все больше убеждался в том, что пытаются спасти Россию не только русские. Тот же Аркадий Семенович Герчик, выросший среди русских, в русской среде, для него с рождения стала землей обетованной Приосколье, небольшой город с его современным металлургическим заводом гордостью советской оборонки. Та же курдистанка Антонина Малахут ( её подлинное имя, под которым она известна как боец народной армии, ему все ещё не удалось узнать, да, собственно, он и не любопытствовал: Тоня так Тоня) - эта женщина любила и ненавидела русских: любила тех, для которых Россия великая самобытная держава с её сложной и загадочной историей, держава, способная противостоять богатой и спесивой Америке, и ненавидела тех, кто русский был по крови, но чуждый России по духу, кто жил грабежом своей же страны.
Но если Аркадий Семенович помогал России умом и хитростью, раскрывая глаза тем же русским и настраивая их на сопротивление продажному режиму, а сам оставался как бы в стороне, то Антонина Леонидовна, приобретя бойцовские качества в среде своего мужественного и свободолюбивого народа, здесь, в России, помогала обездоленным русским своей отвагой.
Оба они, и Аркадий Семенович и Антонина Леонидовна, обнаружив в лице Фиделя Михайловича истинно русского, со всеми преимуществами и недостатками, характерными для его нации, внушали ему, что победить продажный режим сегодня возможно не митингами и баррикадами - у режима силовые структуры в считанные минуты разгонят митинг и огнем танковых пушек сметут любую баррикаду, - победить продажный режим возможно только, разрушив его изнутри. А это значит, нужно сначала самому выбраться на вершину этого режима.
"Это нечестно, - однажды возразил своему другу Фидель Михайлович. Говорить в глаза одно, а думать другое". В ответ Аркадий Семенович сдержанно усмехнулся, но, видя, что усмешка не понята, с мягким упреком сказал: "Когда ты поближе познакомишься с теми, кто правит деньгами, посмеешься над своей наивностью".
Читать дальше