Владимиp Югов - Человек в круге

Но я тут же с ужасом подумал: а как же моя месть Кравцову?! Он убивал умных, добрых, способных. Строчкой убивал их. И я тебя, Кравцов, презираю. И я тебя, Кравцов, убью...

...Я вошел в дом к Кравцову. Была уже глубокая ночь. Я умел уже входить в дома, которые окольцованы: стоит лишь подождать, когда выходят из этого дома и сказать: "Ах, забыл ключи!" И вы проходите туда, куда вам следует проходить.

Я шел к нему уверенно. Но я увидел его лицо - он только что вышел из своей квартиры. Но я еще не понимал, что иду рядом с квартирой Игоря Железновского. Это же и его дом! Голова моя, оказывается, была забита лишь местью. Я думал лишь о Кравцове.

Он, Кравцов, однако, мне шепчет на ухо, берет меня за плечо, как будто не он приводил ко мне этих амбалов, не он выбивал из меня все материалы, что касались Ковалева.

- Слушай, - он шепчет, - повесился Железновский. В своей квартире.

- Как?!

Я еще ничего не понимал.

- Зайдем. Я знал, что ты придешь.

- Я шел к тебе... Не за этим!..

- Я знал... Слушай, может, и мне повеситься? Или убить себя?

Он все шептал, и я чувствовал, что он пьян, едва держится на ногах.

Мы вошли в комнату, где совсем, кажется, недавно Игорь Железновский принимал меня, где отказывался подписывать любую мою бумагу. Какой я наивный! "Справедливость и возмездие!" Есть ли они на земле? Железновский повторял: "Писаешь против ветра!" Он еще грубее выражался, когда говорил о Ковалеве.

Мы сидели с Кравцовым у холодного тела Игоря.

Кравцов снял его сам.

- Ты вызвал, кого надо? - спросил я, по-моему, в третий или в пятый раз.

В этот раз он ответил:

- Прибежит ковалевщина. А это... Это очередное беззаконие.

Я подошел к телефону.

- Погоди, - сказал Кравцов, - давай сидеть до утра. Иначе я пойду и тоже повешусь.

- Скажи, какие-то документы о том... Ну о том...

- О заставе?

- Да.

- Они у меня.

- Ковалев знает?

- Догадывается. Я приезжал к Мещерскому, когда его убили. Другие не успели. Я продам эти документы!

- Ковалев в самом деле вас всех контролирует? Он контролирует, скажем, тебя?

- Он половой маньяк. Был половой гигант, теперь просто маньяк.

- Чем он удерживает рядом с собой Мещерскую?

- Да она хуже его!

- Брось! Хуже его не бывает.

- Она хуже его.

- Чем же она хуже его? Докажи!

- Тем, что весь век жила сучкой. Она Шугова любит. А это разве дело? Он убежал! А она его любит. И потому все вокруг нее, как в аду... Она других не любит. И никогда не полюбит.

- Шугов приезжал к ней?

- Ха! Он каждый год к ней прилетает теперь.

- А что же Ковалев? И как можно Шугову прилетать сюда?

- Он классный шпион. Ему сделана давно пластическая операция... Послушай, ты занимаешься всю жизнь Шуговым, и ты этого ничего не знал?

Как раз я это все знал уже. Мне сказал об этом Игорь Железновский. В последнюю нашу встречу. Когда он так нежно склонялся надо мной и тер мои виски нашатырным спиртом. В тот день он мне и рассказал об этом. О том, что шансы наши с ним у Мещерской мизерны. Но пусть думает Кравцов, что я ничего не знаю, что я наивный журналистик.

- Она уедет к нему. Это точно. Поэтому она никого не любит.

"Ничего ты не понял, Кравцов! Ты никогда не любил, видно".

Я сказал это сам себе. Но сказал как-то не убедительно. Не уверен я, что Лена любит кого-то.

А Кравцов исповедовался. Он подсиживал меня, да!

И что? Другие не подсиживают?

Весь мир, дорогой писатель, погряз в зависти!

Завидовать даже хорошо. Мне завидовали, - сказал он, - когда я был писаришкой. Они в поле с песней, а я - кум королю и сват министру. Я письма девчонкам писал по три штуки в день! У меня иногда было этих другов - о-о! Тебя я, к счастью, другом никогда не считал... Что ты был за друг, когда надо и за тебя, и за себя тревожиться? Мы бы ведь тогда, когда этого шпиона выгородили, пошагали бы за тобой. Потому я на тебя и клепал. Жаль, Шмаринов в СМЕРШе не реагировал. Потому что ты в волейбол с ним играл. Боялся я об этом писать. А вдруг он меня...

Я не убью его. Я сижу рядом с мертвым Железновским. Он синий, с подтеками глаз, язык большой, какой-то тоже синий. Или тут такой свет?

- Смываемся? - спрашивает вдруг Кравцов.

- Чего? - переспрашиваю я.

- Давай смываться, - повторяет он.

- Ага. Идем позвоним.

Мы встаем вместе. Следя друг за другом, мы идем к телефону.

Если он ударит сейчас, что же я? Я же совсем не в форме. Железновский меня доконал. Я всегда ожидал, что так он кончит.

- Я, что ли, буду звонить? - скалит желтые большие зубы Кравцов. - Я, я... Видишь, даже Железновский напугался мести Ковалева. Ушел добровольно!