Владимиp Югов - Человек в круге

- Успею.

Железновский с дна чемодана вытащил толстую папку, взял из нее самую тонкую папку и подал мне.

- Только не понимаю, зачем тебе?

Я взял папку под мышку и стал доставать из бокового кармана записку.

- Возьми. Тут и о тебе.

Железновский, удивленно глядя на меня, взял записку, развернул, долго читал, потом сел на табуретку.

- Спасибо. Я Лену люблю. Ты проницательный парень. Давно усек, что к чему. - Он, наверное, не помнил, что говорил в пьянке о любви к ней.

- Да, я догадался давно, - схитрил, будто никогда у нас не было разговора о Лене. Еще тогда догадался. Пойти со мной и потанцевать - это одно, а пойти и быть любимой... - Я не сказал опять ему о палатке, о недавних его словах о Лене. Он - что? Он не помнит, что говорит?

- Ты думаешь, что она меня любит? Нет, нет! Эта каша у Шугова из-за нее. Только из-за нее! Она никого не может любить. Только играет.

- И ты говоришь, что любишь ее? - не выдержал я нашей игры.

- Люблю, - стал ерничать он. - Но уже не так. Любить, когда она жена коменданта, - это одно, - засмеялся он, - а любить, когда она жена врага народа - совсем другое. Ты разве это не ощущаешь? - Теперь мне уже не казалось, что он передо мной не хочет себя связывать с ней.

- Что-то есть. Но что-то и тянет. - Я тоже решил ему подыграть.

- Видишь! А я - серьезно говорю... Хотя... Серьезно многие говорят... В том числе и я. - Железновский саркастически ухмыльнулся. - Ну - читай, читай! А то не успеешь. За мной вот-вот придет машина... - И неожиданно одарил: - Ты теперь уже за себя не бойся.

- Так у вас? Обещание - так твердое?

- Так, так! - отмахнулся от меня Железновский.

Я долго помнил наизусть, знал потом жизнь предателя Родины полковника Шугова Павла Афанасьевича. Потому что всегда было надо сопоставлять эту жизнь с жизнью Елены Мещерской. Как складывается она, жизнь, рядом с ней? Почему так, а не по-другому? Любовь вначале. Идет в них, идет рядом. Любовью дышат двое. И постепенно, как из прохудившегося мешка, высыпается золотая россыпь любви. И вот уже нет этой россыпи, одна пустая мешковина...

Он, Шугов, родился...

Я жадно вчитывался в листки, которые аккуратно были подшиты один к одному, пронумерованы и прошнурованы, и составляли папочку, заведенную на человека, дослужившегося до полковника и сменившего мундир свой на заграничный костюм.

Рождение... Так... Это обычно... Место рождения? Это тоже обычно. Тысячи людей рождаются в деревнях, ходят потом в школу, хорошо учатся. Они обгоняют друг друга в учебе. Но так распорядилась директор школы, некая Анна Ивановна Синюхина. Она настояла на том, чтобы самое почетное звание первого ученика было отдано не Шугову, а Елене Мещерской. Правда, принята в школу недавно; но - уважительная причина: отец ее не выбирает место жительства - этим ведает партия. Зиновия Борисовича Мещерского недавно единогласно избрали секретарем райкома партии; в районе этом и находится школа, где с успехом, оказывается, занимается Елена Мещерская - дочь секретаря райкома.

Все шло у Шугова по накатанной... Но - стоп! Почему же вмешалась директор школы и переиграла первого и второго учеников? Оказывается, не все так гладко в биографии Шугова (фамилию его Елена Мещерская так и не взяла). По сигналу, пришедшему со стороны, Синюхина, когда речь зашла о якобы подтасовке документов на звание первого и второго учеников, вынуждена была доказывать, что у безусловно способного, даже очень способного ученика - так, не гладко, не гладко. Его дед ссылался, как кулак. Правда, ссылался на самый короткий срок - вроде ошибка. Но ошибки, ее ведь так не бывает. Дыма без огня не бывает, как и огня без дыма тоже не найдешь. Дед не сразу поступил в колхоз, волокитил, был молчун. Потому внуку и досталась роль второго ученика.

Я быстро осилил тексты (сокращенные) трех писем, клеймивших позором единоличника Афанасия Афанасьевича Шугова. Отец однажды на колхозной сходке якобы буркнул соседу, что, мол, дошли до хреновой жизни и как из нее выпутаться, уж и не знаешь. На что сосед, мол, ему резонно заметил: жидковаты люди стали, и ты, в частности. Твой отец, гляди, на пуп подымает все, а ты только и норовишь чуток приподнять.

При проверке, правда, оказалось, что отец говорил не о самой жизни в круговом порядке, а о председателе колхоза, который - раздолбай и работать не умеет. Вскоре слова отца подтвердились: председателя уличили в жульничестве, отдали под суд и загнали туда, где Макар телят пасет. На письме том и резолюция: оказался, сволочь, прав! За язык бы - привлечь. Да нету повода!