Владимиp Югов - Одиночество волка

Старый Хатанзей стоял чуть в сторонке от всех, а Наташа была около матери Васьки. Олени сгрудились, дрожали. Те, что стояли по краям, образовали живой заслон для слабых. Малыши были в середке. Крайние защищали и согревали других.

Собачки виляли дружелюбно хвостами, и Волову показалось, что они узнают его. И олешки тоже узнали его; большой, постаревший вожак, потянулся к нему мягкими своими губами и вроде так здоровался с ним. Волов обнял его.

- Почаюем, - наконец опомнился старик. - Что же мы стоим?

И вся семья пошла в чум.

Он взял стакан и без всякого вкуса отпил.

- Видишь, - сказал старик, - совсем один со своими олешками. Аэродром поставили, чаще летают ко мне. Но один. Алеша уехал на курсы, Васька... Ах, Васька! Что Васька... А Иван, твой солдат, учится теперь.

- Я ее люблю, отец, - сказал Волов. - Разве ты, отец, не поймешь этого?

Старик долго молчал.

- Ты сильный мужик. А Васька - худой, жалкий Васька, бедный Васька. Это не отец говорит - посторонний человек. Ничего нет у Васьки. Только это заставляет Ваську жить.

- А мне? Мне как быть?

- Ваня наш живет, он Светку любил, которая замуж за Маслова пошла, сказала мать. - Ваня уехал...

Старик перебил:

- Я с тобой, сынок, не спорю. Решите вы сами. Наташа! Наташка!

Она вошла в чум.

- Что, отец?

- Хочет тебя старшина от нас забрать.

Наташа потупила голову.

- Я давно тебе, отец, хотела сказать, что уйду от вас. Только не сейчас... Саша. - Поглядела твердо. - Когда вернется Алеша, я приеду сама. Они одни теперь не смогут управиться.

В чуме стало тихо, будто только что кого-то похоронили.

- Ой, ой, Наташа! - заплакала мать. - Как я тебя люблю! Ой, ой! Сон был тогда мой в руку! Добрый Лолгылын приходил к нам в чум...

Волов вышел на улицу, положил в нарты ружье и патронташ.

- Гляди, кто-то злой в краях наших, - предупредил старик. - Совсем рядом. У Родиона дочку украли.

Ладно. Ничего не интересно. Ладно. Наташа одна лишь стоит, одиноко стоит у чума... Стоит, стоит, стоит. Она придет. Придет. Обязательно придет. Ему без нее нельзя. Пропадет он без нее. Погибнет.

...Он увидел одинокого мужика. Мужик был тяжело нагружен, с удивлением глядел он на подъезжающего Волова.

- Здорово, - сказал мужик, и Волов подумал: "Где я его видел?"

Так они стояли друг против друга. Мужик ухмыльнулся и сказал:

- Чего глядишь? Помог бы. Еду к геологам. Везу... деньги. Премию раздавать.

В это время откуда-то из темноты снегов возникла крошечная фигура. Мужик глядел в ту сторону, забеспокоился.

- Гони, - приказал он, усаживаясь в нарты. - Ну! Это он... Хотел меня ограбить...

На какие-то доли секунды Волов поверил, и этого было достаточно. Мужик резко рванул хорей у него из рук.

- Убью, - заорал он. - Гони! И сиди - тихо!

Волов покорно кивнул головой и вдруг резко опрокинул на ходу нарты, он ударил ребром ладони в тугую шею мужика.

Потом он задыхался, долго потом кашлял, потом изворачивался, как его учили, и он был благодарен, что и этому его учила война. Он не помнит, когда руки мужика обмякли: то ли после того, как над тундрой что-то полыхнуло, то ли после того, как он что-то сделал с мужиком. Скорее всего, это произошло после того, как он вспомнил, где видел этого мужика. Да, да... Тогда проверяли документы, когда искали Алексея Духова... Тогда Волов вспомнил, как когда-то служил с ним недолго, всего два месяца...

Он аккуратно его связал. Делал это надежно. Когда пристроил его, повернул лицом туда, где увидел человека. Нарты и человек сближались. Острый взгляд Волова различил вскоре женщину, которая упрямо шла, наверное, к чумам Хатанзеева. Он не ошибся. Маша, наверное, очень удивилась, что на ее пути встал Волов. Молча подошла она к нартам, молча опустилась перед связанным человеком на колени.

- Дуак, дуак! - в голос закричала она. - Дуачок! - И стала хлестать его по щекам.

Духов давно пришел в себя. Он недоуменно поглядел на них.

- Что же ты наделал, что наделал! Я же верила... Верила!..

Маша била тяжелым кулаком нарты. Волов взял ее и стал неистово трясти:

- Хватит! Хватит! - крикнул он. - Хватит!

Через полгода, ранней весной, Васька Хатанзеев застрелил Волова прямо на пороге дома Маши-хозяйки. Говорят, перед этим Волов пришел с жалобой к начальнику почты Прошину. Тот готовился к зимней сессии. На столе чертежи, схемы, валялись лекало, линейки, карандаши. Прошин нагибался, хрустел костьми, шея у него была красная, весь он в напряжении, кончик языка высунут.

- И вкривь и вкось! - Все уходил от разговора с Воловым. - Лучше дров сто пудов заготовить! Наверное, тут и была монашеская обитель. - У Прошина лицо деревенело от усердия, большой лапой наносил новые пунктиры. Смотри, лес стеной стоит. А вот тут ручей. Филаретов называется. А здесь, пожалуй, будет Монахов кедрач, во-он там же - скала большая у реки... Вот тааак, мой милый! Мы, Сашок, здесь поставим город, хотя и чертить не особенно красиво чертим. А пока приколем к Монахову кедрачу ящик почтовый. Клади письмо каждый... Не затеряется! Вот тут станем копать первые траншеи под фундамент!