МАРК - Имя бога

Эффективность этого союза был поразительной – несколько десятилетий никто не мог противостоять отрядам берсерков, которые были отважны настолько, что это граничило с безумием. Их старались заполучить правители всех сопредельных стран, но ничего не выходило – оказавшись на чужбине, богатыри погибали через несколько недель. Люди болтали, будто все дело в том, что душа воинов оставалась на родине – лишенные души, они умирали в положенные сорок дней, и предотвратить это было невозможно. Кроме того, при первой же возможности пленные убивали себя, бросившись грудью на что-нибудь острое – хоть копье, хоть крепкий сук.

Их мужество и фанатизм были непостижимыми, нечеловеческими – тут явно не обошлось без вмешательства высших сил, шептались люди. Это все Залмоксис: он брал безумных солдат под свое покровительство и посылал за ними их даймонов, чтобы те оберегали берсерков во сне и прикрывали им спину на поле боя. Залмоксис, рассуждали старухи, такой же как Иисус – возможно, они даже братья, только один занят тем, чтобы что пестует боевой дух в настоящих мужчинах, а другой старается чтобы все остальные не забывали: кроме силы, крови и золота есть нежность, любовь и дети… а им очень трудно объяснить, зачем это нужно – убивать без жалости правых и виноватых, перерезать горло младенцам и сжигать на кострах их матерей, чтобы спасти их вечную душу.

Так тут и жили до 17 века – между готическими преданиями, дакскими кладами и истовым православием. Да еще и Ульфила, первый готский епископ и неисправимый еретик, подлил масла в огонь, переведя добрую часть Библии на свой язык. Одни трепетали перед священной книгой, другие помалкивали, многие насмехались на дней, но и те, и другие, и третьи твердо знали: «Ульфила» означает «Волк». И никто – ни смертный, ни бессмертный – не в силах изменить свою природу и свое истинное имя. Конечно, имя можно переписать и заставить всех забыть как оно звучало раньше – люди нередко делают такие вещи, странные, показные и жалкие в своей бессмысленности, – только ничего не произойдет: в каждом из нас, пусть и под другим прозвищем, будет бесноваться все та же кровь, вобравшая смелость, блеск, величие и безумие ушедших поколений. Мы попросту не можем взять себе имя, так что нам дают его еще до того, как мы в состоянии отличать одни звуки от других. Ведь выбирать имена – право тех, кто первым разглядел нашу суть.

Они бывают мудрыми и умеют подмечать даже то, что еще даже не проявилось – и тогда нам достается лучшее, единственно верное имя. А бывают – усталыми и равнодушными и потому, не задумываясь, пускают нашу судьбу под откос.

Интересно, а кто же дал имя Богу? Может, незачем и узнавать – и потому что это уже неважно, и потому, что капля крови того, Самого Первого, обязательно есть в каждом из нас. Обязательно – такова логика вещей. А человечий век слишком короткий, и чем пытаться опередить коллайдер, достойнее смириться: пускай существует нечто, на что мы не в силах повлиять, зато никто не отнимет у людей способности проникать в суть вещей и изменять ее до тех пор, пока она не станет совсем другой, необыкновенной, такой, какой еще не бывал – и вот тогда мы получаем истинное право назвать эти вещи по-новому.

Людские же имена неизменны – так же, как человеческая сущность и история каждого, пусть и вовсе безвестного, племени. И хотя Вульфила верил, что Библия на его родном языке поможет его народу выжить, он ошибся: тот народ умер, потому что перестала быть прежней его суть. Началась совсем другая история – новая, новейшая, современная. А история готов, даков и гуннов оборвалась. И, возможно, Клара права: есть вещи, которые лучше не трогать, оставить там, где они были. Только… только ведь невозможно заглушить голос крови: она говорит с нами каждый миг и знает, как до нас достучаться, потому что ведает самые тайные наши имена – не те, что записаны в списках посетителей галерей; не те, звучат рядом с кличками бездомных псов; не те, что треплют языки бесчисленных дикторов, блоггеров, сплетников и доброхотов… Все это пыль. Она год за годом заносит истину, однако та не исчезает, просто теперь ее не вдруг заметишь – придется потрудиться чтобы откопать ее в кучах словесного хлама. Слов стало слишком много – возможно, если сосчитать все на свете, их окажется больше, чем пылинок. Слова заметают, маскируют, нивелируют суть вещей до тех пор пока она не исказится настолько, что начнут литься моря крови – они смоют пыль, и откроется суть. Возможно, есть другой путь найти ее? Наверняка. Только две тысячи лет назад его не знали – как, впрочем, и сейчас…