Ольга Баскова - Близнецы по несчастью

Впрочем, Валерия и не думала отступать.

– Да, – глухо сказала она. – Это моя бабушка.

Женщина закрыла глаза и прислонилась к покрытой мхом стене. Она поняла: мальчишка, вначале показавшийся ей придурковатым, все же раскопал факты, которые никак не должны были просочиться в печать. Что написано во второй части дневника, она знала. Знала давно. Прошлое кинолентой мелькало перед ней. Любимая бабушка, самый дорогой человек. Жаль, что она не жила в Южноморске, хотя выросла в этих местах, и категорически противилась просьбам дочери и зятя переехать к Черному морю после того, как овдовела. Однако не это казалось странным Валерии. Приезжая в гости, бабушка старалась не ходить по людным улицам, при встрече со знакомыми переходила на другую сторону и ни словом не обмолвилась, что была членом подпольной организации Котикова. Девушка узнала об этом случайно, когда отправилась на экскурсию в музей со своими одноклассниками. С нескольких фотографий на нее смотрела молодая Светлана Фадеева.

– Почему ты скрываешь свое партизанское прошлое? – поинтересовалась внучка.

Старушка тяжело опустилась на стул:

– Видишь ли, – она погладила девочку по светлой головке, – на моих глазах произошли страшные вещи. Если я буду помнить о них, то не проживу долго. Думаешь, меня не приглашают на встречи ветеранов? – женщина улыбнулась. – Возможно, у моих друзей нервы крепче. Воспоминаний мне не пережить.

Тогда Валерия удовлетворилась таким объяснением и ни о чем больше не спрашивала бабушку. Та сама открылась ей перед смертью. Врачи вынесли неутешительный диагноз: рак. Четвертая стадия.

– Мне некогда ехать, – заявила мать. – Брошу работу – будем голодать. Отец тем более не поедет. Она ему никто.

– Никто? – поразилась Валерия. Марианна молча созерцала эту сцену, не говоря ни слова.

– Да, никто, – подтвердила мать.

Девушка тряхнула волосами:

– Тогда поеду я.

Родители сжали губы:

– А учеба? Все же первый курс…

– Позанимаюсь там. Это не обсуждается.

Впервые они не стали с ней спорить. Впрочем, понятно почему. Для них всегда было важно общественное мнение. Вдруг разнесутся слухи, что Ярцевы отказали в помощи умирающей старушке?

Когда Валерия добралась до Кенигсберга, Светлана Петровна уже не вставала с постели. Увидев родного человека, желтого, иссушенного болезнью, девушка зарыдала. Дрожащая рука, напоминавшая веточку красного коралла, потянулась к ней.

– Не плачь, доченька. Я свое отжила. Жизнь – она для молодых.

Валерия зарыдала еще громче:

– Ах, бабуля, бабуля…

– Смирись, деточка, – шепот умирающей шелестел, как осенняя листва.

– Ты не можешь вот так уйти… Ты такая хорошая…

Эта фраза придала старушке силы. Она попыталась сесть на подушках.

– Возможно, то, о чем я тебе расскажу, изменит мнение обо мне, – сказала Светлана Петровна неожиданно бодрым голосом.

Южноморск. 1944 год… Оставшиеся в живых подпольщики арестованы… Вячеслав Петрович сидит в камере-одиночке, в который раз перелистывает вторую часть своего дневника. Он уже знает: казнь назначена на утро, и сегодня ему предстоит поставить точку в тетради. Больше писать не о чем. Они сделали все, что могли, и если бы не предатель, спокойно существовавший среди них… Учитель жалеет об одном: они так и не узнали имени этого гада. И все же это не Инна. Любимая никогда не совершила бы такой страшный поступок. Легкий стук в зарешеченное окно прерывает его горестные мысли.

– Вячеслав Петрович!

Он встает с соломенного тюфяка.

– Вячеслав Петрович, пожалуйста, подойдите к окну!

Голос кажется знакомым, и это странно. Тюрьма оцеплена полицейскими. Кому же удалось просочиться сквозь плотный кордон?

Мужчина подходит к окну и приподнимается на цыпочки. Его изумлению нет предела.

– Светлана?

– Да.

Ее лицо поражает спокойствием, свежестью и красотой. Как ей удалось избежать побоев и пыток?

– Что ты здесь делаешь? Как тебе удалось выйти из камеры?

Она смеется:

– Очень просто. Я пришла за вами.

– За мной?

– Ну да.

От волнения он не может найти слов:

– Я тебя не понимаю, Света. Тебя отпустили?

– Ну, да, – повторяет девушка. – Я ухожу и хочу забрать вас с собой.

– А остальные?

Светлана смущается:

– Мне нет до них дела.

– То есть… – боль в голове становится невыносимой. В висках пульсирует. Мысль, штопором вонзившаяся в разгоряченный мозг, кажется нереальной.

– Почему тебя отпустили?