Дарья Калинина - Шутки старых дев

– Не путаю, – торжественно заверила я их обоих. – Люба, должно быть, услышала от моей тетки описание преступника, который палил по мне. А я уж не стала в милиции одни приметы называть, а своим родственникам только из-за того, что они – мои родственники, говорить другое. К тому же я тогда подумала, что куртка – такой пустяк, что не стоит и возвращаться к нему. В любом случае ни один нормальный убийца не останется в той же одежде, в которой его засекли, а при первой же возможности переоденется. Хотя бы для собственного успокоения. Поэтому когда Люба начала говорить про серую куртку, то я поняла: она Яна в тот вечер в глаза не видела, а всю эту историю придумала специально для тебя, Леша. Только хотела бы я знать, зачем ей это понадобилось?

– Да, зачем? – жалобно прогнусавил Лешка.

– А затем, что она против тебя что-то имеет, – разъяснили мы ему, дурачку непонятливому. – Вспоминай, может быть, ты ей нахамил или еще как-нибудь настроение испортил?

– Я ее в жизни не видел, как я мог ее обидеть? – возразил Леша.

– Резонно, – заметила Инка. – А что твоя мама?

– Она про то, что у нее есть такая подруга или врагиня, что у вас, женщин, практически одно и то же, никогда не упоминала, – ответил Лешка, перестав всхлипывать. – Я про эту Любу впервые услышал только от твоей тети Зои.

Мы с Инкой обдумали его ответ, и Инка спросила:

– И к чему мы пришли? – Не дождавшись от нас ответа, она продолжила:

– У нас по-прежнему уйма подозреваемых, но у тех, у кого нет алиби на момент убийства, у них нет и веского мотива, а у кого есть мотив, у тех алиби в порядке. Как же нам быть? Версию о том, что одновременно были наняты сразу два киллера, я предлагаю отбросить, потому что люди замешаны все среднего достатка и даже странно, что хоть на одного-то они сумели собрать.

– Ты предполагаешь, что они действовали в складчину? – ужаснулась я, представив, как мои бабушка, мама и тетя наскребают из своих скромных заработков огромную сумму в долларах, которую затем передают такому недотепе, каким оказался Ян.

Трудно представить, что мои родственницы проявили бы такую расточительность и злопамятность. Я еще понимаю, если бы они подсыпали какого-нибудь не обязательно смертельно ядовитого порошочка в суп вредной Верке – такое было бы вполне в их духе. Но мысль о том, что они поручили расправу с Веркой совершенно постороннему человеку, а сами в это время веселились как ни в чем не бывало за праздничным столом, да еще забыли предупредить меня, чтобы я не совалась в садик, потому как там сидит нанятый ими киллер, – подобное у меня в голове никак не желало укладываться.

– Ничего такого я не предполагаю, – поспешила успокоить меня Инка, но я не очень-то ей поверила; она уже не раз демонстрировала, как много разных идей у нее возникает. – Просто я подумала, что надо бы предупредить майора, что Лешку навещала его новая подозреваемая.

Мы с радостью согласились переложить тяжесть выбора преступника на майора, и Инка тут же ему позвонила и рассказала про визит Любы, не забыв похвастать, что если бы не мы, то по явился бы еще один труп.

– Судя по тому, как майор выспрашивал про тебя и интересовался, почему ты соврала про куртку, он теперь тебя снова сильно подозревает, – сообщила мне Инка, повесив трубку. – И еще он спрашивал, где твой папа, Леша. Он с ним хочет поговорить, потому что, как он сказал, у него появились интересные сведения о том, кто работал в той клинике, где постоянно лечился твой папа.

– И кто? – хором воскликнули мы.

– Этого он мне, разумеется, не сказал, – с досадой ответила Инка. – Но я так поняла, что это женщина и у твоего папы с ней роман.

– Он бы мне сказал, – возразил Лешка. – То есть не сказал, а проболтался бы, он же совершенно не умеет держать язык за зубами. Он и маме всякий раз пробалтывался, если делал что-нибудь, что она ему запрещала. Несколько дней он крепился, а потом все равно забывал и выкладывал нам все за ужином. Даже если бы у него была женщина, он бы маме про нее рассказал. Все это знали, и никто не доверял ему своих секретов, он по рассеянности мог выдать любой секрет в самую неподходящую минуту.

– Однако он сумел скрыть от милиции не только то, что ты поехал в монастырь, но даже то, в какой именно монастырь ты поехал, – возразила я, правда, не очень уверенно.

Дело в том, что я помнила одну историю. Будучи еще маленькой девочкой, я, доверчивая, рассказала добродушному Лешкиному папе о том, что выливаю ненавистные мне бабушкины щи в раковину, а отварную капусту из тарелки аккуратно перекладываю за пенал. Меня беспокоило: правильно ли я поступаю. Лешкин папа тогда нашел, что это весьма забавно, но уже буквально через неделю мои родственники вдруг затеяли незапланированную и совершенно неожиданную перестановку на кухне, о которой дотоле и речи не было, и, разумеется, нашли за пеналом кучу заплесневевших к тому времени овощей. Так как Лешкин папа был единственный, с кем я поделилась своей тайной, то даже в пятилетнем возрасте я сумела сообразить: не иначе как он поделился ею еще с кем-нибудь, и не иначе как с моей теткой или с бабушкой.