Андерс Рослунд: Возмездие Эдварда Финнигана

Где-то открылась дверь.

Грохот каблуков по полу цвета мочи.

Высокие фуражки, форма цвета хаки, начищенные черные ботинки; четыре охранника маршировали по двое, приближаясь к камере Марва. Джон следил за каждым их шагом, видел, как они остановились в нескольких метрах от него, лица их были обращены к тому, кто находился в соседней камере.

— Руки впред!

Голос Вернона Эриксена был довольно высокий, судя по диалекту, он был из Южного Огайо, homeboy — домашний мальчик, который в свои девятнадцать устроился летом на подработку в исправительное учреждение Маркусвилла, да так там и остался, а потом получил повышение и стал начальником охраны в Death Row там же.

Дальнейшего Джон уже не видел, — только широкие спины в зеленой форме.

Но он и так догадывался.

Марв высунул руки в отверстие в решетке, и Эриксен защелкнул наручники у него на запястьях.

— Открыть шестую камеру!

Вернон Эриксен был единственным тюремным охранником, которого Джон постепенно научился уважать. Единственного. Он заботился о быте приговоренных, хотя это и не входило в его обязанности.

— Шестая камера открыта!

Громкоговоритель на центральном посту затрещал, дверь камеры Марва скользнула вверх. Вернон Эриксен подождал, кивнул сослуживцам и остался стоять на месте, а двое охранников вошли в камеру. Джон не сводил с Эриксена взгляда. Он знал, что начальник охраны не любит эту процедуру: уводить заключенного, которого успел узнать, вести его в Дом смерти, готовить эту смерть. Эриксен никогда в этом не признавался, да и некому было, но Джон понял это и почувствовал, уже довольно давно, он просто знал, и все. Начальник охраны был высокого роста, не толстый, нормального сложения, с плешью на затылке, вокруг которой, будто у старинного монаха, — кружок седеющих волос, выбивающихся из-под форменной фуражки. Вот Эриксен заглянул в камеру Марва, поглядел на охранников, провел руками в белых перчатках по двум цепочкам для ключей, прикрепленным к ремню.

— Вставай, Вильямс.

— Пора, Вильямс.

— Я же знаю, что ты меня слышишь, Вильямс, вставай же, черт тебя подери, или мне придется тебя самому подымать.

Джон слышал, как охранники заставляли его соседа встать с койки и слабые протесты накачанного наркотиками шестидесятипятилетнего мужчины. Он опять покосился на Вернона Эриксена: его лицо все еще было обращено к камере. Джону хотелось закричать, но кричать на начальника охраны бессмысленно, ведь тот явно сочувствует заключенным. И тогда он отвернулся, стянул брюки и облегчился в воронку, которая служила унитазом. Слов не осталось, и мыслей тоже. Пока Марва выводили из камеры там, за стеной, Джон забавлялся с клочком бумаги в наполненном водой сливном отверстии, он гонял струей бумажку взад и вперед до тех пор, пока она не прилипла к белому фаянсу.

— Джон.

Голос Марва, где-то у него за спиной. Он подтянул штаны и обернулся.

— Хочу тебе кое-что сказать, Джон.

Джон покосился на начальника охраны, тот коротко кивнул, тогда он подошел к решетке, к металлическим столбам между дверным замком и кирпичной стеной. Он, как всегда, наклонился вперед, обхватив один из прутьев двумя пальцами. И оказался напротив того человека, с которым почти не виделся, но по нескольку раз на день разговаривал — все четыре года.

— Привет.

Такой знакомый голос, приветливый, надежный. Гордый человек с прямой спиной, черные волосы, давно поседевшие, тщательно причесаны — таким Джон себе его и представлял.

— Привет.

У Марва текла слюна, Джон видел, что он старается сосредоточиться, но мышцы лица его не слушаются. Заключенный, которого вот-вот поведут на казнь, должен быть спокоен, лишний страх ни к чему. Наверняка это делается ради охранников, чтобы они сами не струхнули.

— Вот. Это тебе.

Джон увидел, как Марв поднял руку к шее, пошарил неслушающимися пальцами и наконец ухватил то, что искал.

— Мне бы все равно пришлось его снять.

Крест. Для Джона — полная чепуха. А для Марва — все. Два года назад Марв крестился, так же как и многие другие, ждавшие своего срока в этом коридоре.

— Не надо.

Старик стянул серебряную цепочку, обмотал ее вокруг креста и протянул Джону.

— У меня никого нет. Больше отдать некому.

Джон посмотрел на цепочку, которую теперь сжимал в руке, и перевел тревожный взгляд на Вернона Эриксена.

Он никогда не видел у начальника охраны такого выражения лица.

Тот стал весь красный. Пылающее лицо словно судорогой перекосило. А голос звучал слишком громко, слишком властно.