Владимир Кашин - Приговор приведен в исполнение (Справедливость - мое ремесло - 1)

На майские праздники в этом году он снова приехал. Второго мая мы втроем отправились на дачу. День был солнечный, теплый, и мы расположились на лужайке, в молодой сосновой роще, выпили, закусили. Иван пил мало, а Владимир сильно опьянел.

Вечером того же дня вернулись в город. Иван сразу ушел, сказав, что у него срочное дело.

Мы остались вдвоем с Владимиром. Он бесцеремонно полез в буфет, достал графин с водкой и начал пить рюмку за рюмкой, не закусывая. Я сказала, что это ему повредит, но он на это не обратил внимания. С каждой рюмкой он все больше мрачнел. Глаза его налились кровью. Мне стало жутко.

"Вот пожалуюсь Ивану, что вы много пьете, он вас отругает", пригрозила я.

"Какому Ивану? Коське? - пьяно ухмыльнулся Владимир. - Я с него еще в детстве шкуру спускал!"

"Какой еще Коська?" - переспросила я, подумав, что Владимир от водки стал уже заговариваться.

"Не Иван он! Константин! Понятно?"

"Нет, непонятно".

"Эх ты, дуреха!" - и Владимир налил себе еще.

Я попыталась забрать у него графин.

"Володя, вы хотя и родственник, но я не разрешаю..."

"Родственник! Двоюродный, - как-то странно хмыкнул Владимир. - Нашему забору двоюродный плетень. Родной брат он мне, понятно? Большой человек твой муж, а кровь у нас одна, - пьяно подмигнул он. - Так что ты, Нинка, золовка мне. И обижать меня не имеешь права".

"Какая же одна кровь, - возразила я, - вы же двоюродные".

"Родные!" - с пьяным упрямством повторил Владимир.

"А почему же тогда у вас фамилии разные? Он - Петров, а вы Семенов".

"Петров! - оттопырил губы Владимир. - Такой он Петров, как я поп. Одной матери мы, одного отца, то бишь Семенова Матвея. Вот как!"

"Вы пьяны, Владимир, ложитесь спать".

"Я трезвый! - сказал он, пытаясь налить себе еще. - Я ее в войну ведрами глушил. А муж твой не Ванька, а Коська. Случился с ним в молодые годы случай, убил он сдуру бабу одну с пацаном, вот и пришлось шкуру-то сменить. В войну человек копейки не стоит, один чих - и на свете нет, одним больше, одним меньше - все равно. А в мирное время - дело другое".

Я окаменела, еще не все понимая, но уже чувствуя, что Владимир говорит правду.

А он, спохватившись, посмотрел на меня совсем трезвым, но каким-то очень тяжелым взглядом.

"Пьяный я, Нинка, давно водочки вволю не кушал, вот и треплюсь... Ты забудь, не говорил я тебе ничего, понятно?.."

"Нет, нет, - я словно очнулась. - Все говори! Только правду! Не скажешь сейчас - придет Иван, при нем скажешь!"

Владимир растерялся:

"Жена ты ему. И знать должна. Только не велел он тебе говорить".

Но в конце концов, слово за словом, рассказал он мне все. Родом они из Минска. В тридцать втором году отца их, Матвея Семенова, державшего заезжий двор на окраине города, раскулачили, и младший сын Костя подался в Москву. Шатался там по базарам, нашел себе дружков.

Однажды его компания решила ограбить стрелочницу, которая жила с сыном в железнодорожной будке. Стрелочницу и мальчика зарезали, но ничего не взяли, потому что женщина успела закричать и на крик прибежали люди.

Костиных друзей схватили, а он успел в ночной темноте вскочить на ходу в товарный вагон и скрыться.

Поехал в Запорожье. Несколько месяцев прятался там, а потом, подделав в паспорте фамилию и став вместо Семенова Соменовым, перебрался в Одессу. Работал в каменоломнях и все дрожал, что найдут его и там.

"В общежитии подружился с ровесником своим Петровым, - рассказывал Владимир. - Потом оба поехали в Крым. Костя подговорил какого-то урку убить Петрова. Шли ночью, вдоль моря, Костя и Петров. По пути присоединился к ним этот урка и убил Петрова железной трубой, а паспорт его отдал Косте. Так стал он Иваном Петровым. Понятно? Вот - знай да помалкивай! Ты с нами теперь в одной тележке, одной удавкой связана... А он тебе муж и красивую жизнь тебе делает".

Я была ни жива ни мертва. Сперва мысли мои заметались, как раненые птицы, потом все исчезло: и мысли, и чувства. Я даже плакать не могла. Слезы душили меня, но глаза оставались сухими.

Владимир снова стал пить, время от времени бросая на меня хмурые взгляды. Я больше не мешала ему. Молчала, и он тоже умолк.

Но вдруг меня прорвало - я залилась слезами. Никогда так не рыдала, как в тот вечер.

Плакала долго. Когда начала приходить в себя, увидела, что Владимир уже лежит на диване, раскинув руки, и спит.

Прошло сколько-то времени. Наконец около полуночи явился мой муж.

"Мой муж!" - я пишу сейчас эти слова и вспоминаю, сколько радости и счастья вкладывала я в эти слова! Я ведь любила его!