Владимир Кашин - Приговор приведен в исполнение (Справедливость - мое ремесло - 1)

- Не стыдно? Медведь, а не отец. Всю прическу испортил. Вот и люби тебя! И в кого ты такой огромный?

- В деда твоего. А ты вот в кого такая хилая?

- В бабушку, - рассмеялась Наташа. - Ладно, думай дальше о своих преступниках, как их всех под замок упрятать, а я пойду ужин приготовлю.

Ковалю вдруг очень захотелось рассказать Наташе о том, что случилось сегодня...

Утром у двери управления милиции его остановил мужчина.

"Товарищ подполковник, - волнуясь, сказал он. - Хочу вас поблагодарить. Я - Омельченко".

Коваль присмотрелся. Где-то он видел этого человека.

"Я - Омельченко, - повторил он. - Помните, главбух "Автотранса". Два года назад вы посадили меня".

Коваль вспомнил. Один из участников крупной кражи набрал много вещей в кредит по справке "Автотранса". Оказалось, что это главбух Омельченко выдавал приятелям фальшивые справки, по которым они получали ценные вещи в магазинах.

"За что же благодарить?!" - подполковник недружелюбно оглядел бывшего бухгалтера.

"За детей, которых вы не оставили без матери. И жена от всего сердца вас благодарит..."

Подполковник оборвал его:

"Я вас не понимаю. Никаких одолжений ни вам, ни вашей жене я не делал".

Он сердито отстранил с дороги бывшего бухгалтера и вошел в управление.

Уже сидя в своем кабинете, Коваль вспомнил подробности дела Омельченко.

...Главбух "Автотранса", упрямо поблескивая черными цыганскими глазами, брал всю вину за фальшивые справки на себя, хотя круглая печать хранилась в сейфе его жены - секретаря начальника конторы.

Главная задача розыска, так же как и следствия, - служение Истине этой целомудренной и неподкупной богине, которая иногда оказывается довольно жестокой и которой Дмитрий Коваль отдал и душу свою, и жизнь. Но, помимо истины, на свете, где-то за стенами милицейского кабинета, существовало еще двое малышей, которые и понятия не имели ни о фальшивых справках, ни об уголовном розыске, ни о статьях Уголовного кодекса.

Омельченко утверждал, что печать из оставленного открытым сейфа брал только он один, незаметно для жены, когда та была занята какой-нибудь срочной работой или когда начальник вызывал ее в кабинет.

Это была сказка для детей. И хотя закон предусматривает, что в случае, когда преступниками являются оба родителя, заботу о детях принимает на себя государство, Коваль заставил себя поверить сказке.

Если задача следствия - только лишь установление истины, то, очевидно, на сей раз Коваль своей лепты не внес. Но, возможно, задача сложнее, и одним из ее компонентов является ответ на вопрос: где же истина, в чем она? В том, что секретарь начальника "Автотранса", так же как и ее муж, пробудет какое-то время в исправительно-трудовой колонии, или в том, что малыши останутся с матерью, которая так нужна им в этом нежном возрасте?

Сколько легенд, сказок, лживых уверений и самых сокровенных признаний выслушал за долгие годы Коваль! Он умел отделять плевелы лжи от истины, не боялся правды, какой бы страшной она ни была.

Но на этот раз подполковник видел не только прозрачную одежду, которой дрожащими руками пытался прикрыть правду бухгалтер. Дмитрий Коваль вспомнил, зачем он всю жизнь ищет истину. Не ради же самой истины, в конце-то концов! Наверняка и он, старый милицейский работник, и она, вечно юная и прекрасная, нежная и жестокая, существуют ради чего-то большего, ради какой-то высшей цели. И во имя этой цели, во имя справедливости он каждый раз срывает с нее одежды, и она не стыдится стоять обнаженной ни перед ним, ни перед преступником.

И в тот раз, когда Коваль вел розыск по краже и одновременно по делу бухгалтера, она умоляла его глазами малышей не раздевать ее до конца, и он сделал над собой усилие, чтобы поверить Омельченко. Конечно, права на это он не имел, но иначе поступить не мог.

Бывшего бухгалтера приговорили к трех годам лишения свободы, а мать осталась с детьми.

Поделиться этим Коваль не мог ни с кем. Даже с Наташей. Хотя очень хотелось рассказать ей эту историю.

Когда она позвала его ужинать, Коваль все еще сидел на диване, в той же самой позе, что и раньше, но думал уже о другом: Сосновский вытеснил из головы историю Омельченко.

Он нехотя поднялся с дивана и отправился на кухню.

Ел без аппетита, не видя, что Наташа незаметно подкладывает еду в его тарелку.

...Однажды, когда почти все в деле Сосновского стало ясно и было собрано достаточно неопровержимых улик для обвинения, из следственного изолятора сообщили, что художник потребовал бумагу для заявления и просит следователя вызвать его на допрос. Тищенко поручил Ковалю поехать в тюрьму.