Вернер Штайнберг - Современный детектив ГДР

— Господин Кривиц служит у вас?

— Еще чего не хватало. Владо — пенсионер, трудоспособность — двадцать процентов. У него тяжелый порок сердца. Но от коньяка он иногда проходит: пропустит Владо стаканчик-другой и забегает как встрепанный. Он за всю свою жизнь нигде не состоял на службе, такого человека я к себе взять не могу — он мне испортит все заведение. И вообще, не желаю иметь ничего общего с родственниками. Во всяком случае, никаких дел. А Владо на своих халтурках зарабатывает временами больше, чем мог бы платить ему я.

— Следует ли из ваших слов, что господин Кривиц симулирует, чтобы получать пенсию по инвалидности, а сам халтурит и живет припеваючи?

Гехт невольно отшатнулся.

— Нет, черт возьми, совсем даже не следует. Я этого и не говорил, и не думал. С вами, я чувствую, надо держать ухо востро.

— А звучало именно так.

— Правда? Тогда очень жаль. В болезнях я ни черта не смыслю. Может, ему водка заменяет лекарство. А вообще меня не касается, чем он занят, не мое это дело. Я и то вон как разболтался.

Крейцер засмеялся.

— Не тревожьтесь, господин Гехт. У меня нет привычки цепляться к каждому слову. Болен ваш шурин или здоров — это пусть решает врач.

Гехт одобрительно кивнул и снова взял гаечный ключ.

— И вы затем передали шурину свой разговор с господином Николаи?

— Да.

— Как именно?

— Ну, я сказал ему, что звонил Николаи и чтоб он туда съездил. Если можно, сразу же. У Николаи машина не в порядке.

— А что ответил господин Кривиц?

— Само собой, съезжу, говорит, вывел свой мопед из сарая и укатил.

— Когда примерно?

— Утром, но не очень рано, примерно в десять — в половине одиннадцатого.

— А больше вы ничего господину Кривицу не сказали? Ну например, какого рода повреждения ему придется исправлять.

— Конечно, нет. Я ведь и сам не знал какие. «Ерунда, мелочь», — сказал доктор по телефону, а больше я и по сей день не знаю.

— Где господин Кривиц достает запчасти?

— Если за наличность, то у меня. У нас с ним была грызня, когда он помаленьку да полегоньку перетаскал кучу деталей и не выложил за все ни пфеннига. Вечно какие-то отговорки. Ну, я и прикрутил кран. Тогда он заплатил долг, и дело опять пошло на лад. Но только так: сперва гони монету.

— А в тот день, когда его ждал Николаи, он у вас ничего не покупал?

— Постойте-ка… Да, покупал, фару покупал, новую модель.

— Вы ему продали?

— Ну, само собой.

— А какие у вас вообще с ним отношения? Он, кажется, не очень вам по душе?

— Не будь он братом моей жены, я бы давно его выставил к чертям собачьим. Но она просто обожает его и вечно берет под защиту. Конечно, ничего не скажешь, за последнее время он заметно исправился. Раньше он вел себя как последний подонок: пьянствовал, делал долги, приводил девок. Но это все позади, вот только пьянку он никак не может бросить. С тех пор как мы поцапались из-за запчастей, он начал меня избегать. Теперь у меня, по правде говоря, нет причин жаловаться. И еще одно: не живи он у нас, мне пришлось бы сдать комнату постороннему человеку. Тельтов — заводской центр, и бюро по учету жилплощади, или как оно там называется, давно бы подсунуло мне жильца. Уж лучше все-таки Владо, чем незнамо кто.

— А где господин Кривиц сейчас? Хотелось бы еще раз с ним побеседовать.

— Понятия не имею. Сегодня он в порядке исключения ушел спозаранку. Спросите лучше у моей жены, может, она вам скажет.

— Ваша жена дома?

Гехт глянул на электрические часы, висевшие на беленой стене.

— Она на кухне. Пройдете через контору, оттуда сразу в переднюю. А там — первая дверь направо.

Крейцер поблагодарил и ушел. Уже в передней ему ударил в нос крепкий запах душистого перца. Постучав, он открыл дверь кухни. У плиты, где во множестве кастрюлек что-то кипело и булькало и клубились облака белого пара, стояла госпожа Гехт, маленькая кругленькая женщина лет сорока пяти. Бледно-голубые глаза на увядшем лице глядели испуганно и робко; вечный страх, который терзал ее по любому поводу и без всякого повода, прочертил множество скорбных морщинок вокруг ее губ, придав лицу недоверчивое и забитое выражение. Щеки ее пылали нездоровым румянцем, как это часто бывает у гипертоников. Тонкие светло-русые волосы, кое-где прочерченные серебряными прядями, были собраны в узел, а на убегающем безвольном подбородке, который она передала в наследство сыну, сидело овальное родимое пятно, и из него торчало несколько волосков. Когда Крейцер притворил за собой дверь и подошел поближе, она оторвала взгляд от своих кастрюлек и посмотрела на него с испугом и неприязнью.