Андрис Колбергс - Ничего не случилось…

Поскольку зарплата у актеров небольшая, среди танцовщиц нашлось немало желающих поработать на полставки, и Укротитель сотворил довольно оживленную программу, но после премьеры и оваций культура быстро подставила «ножку» общественному питанию: театр тут же издал приказ, запрещающий своим актёрам выступать в варьете.

Укротитель набрал актеров из другого театра и создал новую программу — снова приказ: выбирай — или остаешься у нас в театре или отправляйся в варьете, но и то и другое вместе — ни в коем случае!

Рейнальди рвал на себе волосы, умолял, доказывал: ведь разрешается же актерам давать концерты! Все было напрасно! И чем больше упрашивал «театральщиков», тем больше они важничали. Теперь они украли у него Элгу, которая в связи с рождением ребенка и декретным отпуском проработала в «Ореанде» почти два года.

Укротитель окинул Ималду взглядом знатока — одежда девушки ему нисколько не мешала — походка нормальная, ноги приемлемые, грудь для классического балета несколько великовата, а для варьете — в самый раз…

— Где вы учились?

— У Грайгсте.

— Как долго?

— Три года.

Грайгсте Рейнальди не терпел: когда говорили об успехах артистов балета в прошлом, обычно упоминали лишь одного из двух «китов», и другой тут же ощетинивался. Именно по этой причине он сам никогда публично не высказывался о способностях Грайгсте в области педагогики, хотя и считал ее единственной, кто не только умеет работать, но и работает. Наверное, они имели одинаковые взгляды в профессиональных вопросах, как это бывает у артистов, начинающих свою деятельность в одно время.

— Почему прервали занятия?

— Болела.

Теперь Ималда знала, какие чувства испытывает лошадь, которую покупают на аукционе. Хорошо еще, что Рейнальди не осмотрел ее зубы.

«Если бы у девчонки не было способностей, Грайгсте не держала бы ее у себя три года, а вставила бы ей перо в зад — и лети!» — подумал Рейнальди.

— Болезнь серьезная?

Ималда, ища спасения, глянула на Элгу.

— Гетерохромия, — веско сказала Элга.

Если бы кроме французского Рейнальди хоть немного знал греческий язык, то наверняка задумался бы над этим словом, состоящим из двух — «другой» и «цвет». Гетерохромией называется различие в цвете глазных радужных оболочек. Но это было самое сложное иностранное слово, известное Элге, из связанных со здоровьем человека, хотя настоящее его значение давно выветрилось из ее головы. Не пугать же старика правдой — что Ималда лечилась в психиатрической больнице. Из других заболеваний она знала лишь те, что представляют опасность для детей, — свинка, корь, дифтерит, грипп.

— Надеюсь… хм… теперь все в порядке?..

— Конечно! — бодро ответила Ималда.

Вообще-то Укротителю было достаточно упоминания фамилии Грайгсте. А продолжал разговор он лишь затем, что внушить девчонке уважение, и еще — чтобы не поняла истинного положения дел: Ималда была ему необходима, именно на нее он возлагал свои самые большие надежды. Если Элга ушла, — а ее практически уже нет в «Ореанде» — то с кем делать новый сольный номер?

Только новым номером можно хоть немного сбалансировать программу, в противном случае нечего и на сцену вылезать! Сольный номер не потянет ни одна из танцовщиц, которых он переманил из художественной самодеятельности и научил дрыгать ногами. Они ведь не знают азбуки и поэтому даже приподняться на носках прилично не умеют. А кто не знает азбуки, тот никогда не научится читать, да и говорить с ним, как с глухим, нечего.

Ах, если бы у него были такие возможности, как у больших промышленных предприятий! Он совершил бы небольшое путешествие по Белоруссии, Псковской области или Украине, набрал бы там балерин и сотворил бы такой гвоздь сезона, что хоть три раза в день показывай! Если бы ему так же позволили швыряться обещаниями, как делает это текстильный комбинат, развешавший свои объявления почти на всех железнодорожных станциях в пограничной с Латвией полосе: «Приглашаем на работу, обеспечиваем жилой площадью!» Купля рабов задаром аморальна уже по своей сути, ведь «жилая площадь» — это всего лишь скрипучая железная койка, и администраторы отлично знают, что больше ничего у девчат не будет. Ни женихов, ни мужей, потому что даже косые и кривобокие парни в округе уже прибраны к рукам ввиду большого на них спроса. Что, оторванных от дома и близких, девчат ждут однообразно серые дни у ткацкого станка и вечера у телевизора, что даже самых стойких года через три-четыре безнадежность погонит обратно, и с понурой головой они вернутся туда, откуда явились, а вербовщики рабочей силы для комбината (должно быть, это доходное занятие, может, им даже платят за определенное количество голов) к тому времени заговорят зубы другим несчастным простушкам и опутают их параграфами, пунктами и подпунктами односторонне выгодного договора.