Бернхард Шлинк - Обман Зельба

— Ты так считаешь? Террористический акт на американской военной базе, в результате которого погибло два человека, — вот и все, что я узнал. А почему не сказали, где и когда он был совершен? Лео пропала в январе, сейчас май, а сообщение звучит так, как будто Лео совершила этот акт только вчера и только вчера исчезла. Нет, Бригита, я практически ничего не знаю.

Уже лежа в постели, я принял решение и поставил себе будильник. Будем надеяться, что жители Аморбаха, и прежде всего семья Хопфен, не видели последнего информационного выпуска, подумал я.

В шесть утра я уже ехал на своем «кадете» в Аморбах.

Дороги были пустынны, и я довольно быстро приближался к цели. Солнце взошло бледно-красным мутноватым диском, но очень скоро растопило дымку и то и дело слепило меня на многочисленных узких поворотах между Эбербахом и Аморбахом. Дождливая пора миновала.

«Баденский двор» уже был открыт, шведский стол в ресторане уже работал. Сидевшие за соседним столиком супруги, приехавшие, судя по внешнему виду, из Гельзенкирхена или Леверкузена и изготовившиеся совершить продолжительные пешеходные путешествия по Оденвальдскому лесу, о чем свидетельствовали их колоритные штаны до колен и красные носки, читали за кофе с булочками «Нижнемайнский вестник». Меня так и подмывало напомнить им о важности словесного общения в супружеской жизни и попросить у них на минутку газету. Но я не решился. Впрочем, я рад был уже и тому, что на первой странице фотографии Лео не было.

Она была помещена на четвертой странице. Когда я без четверти девять позвонил в дверь Хопфенов, купленная по дороге газета была зажата у меня под мышкой. За дверью шумели дети. Мне открыла Лео.

В прошлый раз я не успел ее как следует рассмотреть. И она так и осталась в моей памяти девочкой с маленькой фотографии на паспорт — смешливый рот, вопрос или упрямство в глазах; девочкой, которая стояла на моем столе, прислонившись ко льву. Образ молодой женщины, фотографию которой мне дали в общежитии на улице Клаузенпфад, плохо связывался в моем сознании с Лео. И вот она стояла передо мной, повзрослевшая еще на год или два. Подбородок и скулы выражали решительность. Ее взгляд говорил: что этому старику надо? Кто он — коммивояжер? Менеджер по продажам? Или пришел снимать показания электрического и газового счетчиков? На ней опять были джинсы и мужская клетчатая рубаха.

— Что вам угодно? — Акцент был таким же внушительным, как слой нутеллы на бутербродах Ману, когда он сам их себе мажет.

— Доброе утро, фрау Зальгер.

Она сделала шаг назад. Я почти обрадовался враждебному недоверию в ее глазах — лучше быть опасным мужчиной, чем докучливым стариком.

— Простите?..

Я открыл газету на четвертой странице и протянул ей:

— Мне нужно с вами поговорить.

Она рассматривала свой портрет в газете с двойственным выражением лица — смесь любопытства и разочарования: «Это я?.. Плевать, игра кончена». Судя по всему, эта фотография была сделана в полиции, когда ее задержали и поставили на учет. Время от времени в прессе поднимают тему криминализации граждан по вине самой полиции и горько сетуют на то, что полиция не только борется с преступностью, но и сама же ее порождает. Я считаю это недопустимыми обобщениями. В криминализации граждан можно обвинять только полицейских фотографов. Вот они-то мастера в этом деле. Благодаря их стараниям лица законопослушных и ранее несудимых граждан моментально превращаются в бандитские рожи уголовников. Лео пожала плечами и вернула мне газету.

— Подождите, пожалуйста. Мне нужно минут десять-пятнадцать. — Акцента как не бывало.

Я стоял за дверью и слышал обрывки фраз, из которых складывалась общая картина: Лео велела детям обуваться, напоминала про бутерброды и куртки. Потом сбежала вниз по лестнице, захлопала дверями комнат и дверцами шкафов. Наконец все четверо вышли из дома. Лео была в плаще, на плече у нее висела полная дорожная сумка.

— Вы не будете возражать, если я с детьми поеду впереди? Я хочу завезти их в детский сад и в школу, а машину оставлю у клиники.

Она открыла «ровер» и помогла детям забраться в машину.

Я поехал за ней, видел, как девочка отправилась в детский сад, а мальчишки в школу. Потом Лео припарковала «ровер» у клиники, опустила ключи в почтовый ящик на входной двери и подошла к моей машине.

— Можно ехать.

Кажется, она приняла меня за полицейского. Ну что ж, я еще успею объяснить ей, кто я на самом деле. Когда я повернул на дорогу в сторону Эбербаха, она удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Мы молчали до Эрнстталя. Я остановил машину под деревьями.