Ирина Градова - Окончательный диагноз

– Вы – наш ангел-хранитель, дорогая! – чуть ли не со слезами произнесла Голубева, хватая меня за локоть здоровой рукой. Ее пальцы оказались на удивление цепкими и сильными. – Что бы мы вообще без вас делали? Вы ведь позаботитесь о Светланке, когда меня не станет?

– Разумеется, Галина Васильевна, – попыталась успокоить ее я. – А как же? Мы ведь не чужие люди, соседи…

– Подайте мне, пожалуйста, шкатулку, Агния, – попросила старушка, отпуская мою руку.

Я подошла к серванту и, отодвинув пыльное стекло, вытащила резную деревянную шкатулку. Сколько приходила к Голубевым, она, помню, всегда там стояла, и я все гадала, что в ней может находиться, ведь в доме, кажется, не осталось ни одной ценной вещи.

– Откройте! – сказала старушка, глядя на меня слезящимися глазами.

Я повиновалась. На самом дне шкатулки лежало кольцо. Емкость явно слишком велика для одного ювелирного украшения, что заставило меня предположить: похоже, когда-то там действительно было на что посмотреть.

Словно прочитав мои мысли, Голубева сказала:

– Я любила украшения, когда была молодая. Что-то покупала сама, что-то дарил муж… Удивительно, как, оказывается, мало все это стоит, когда продаешь!

Взяв кольцо в руки, я покрутила его в свете тусклой лампы над кроватью больной. Я, конечно, не эксперт в такого рода вещах, но и мне совершенно ясно, что колечко, судя по всему, стоило всех украшений, которые когда-либо хранились в доме Голубевых. Довольно крупный бриллиант окружала мелкая россыпь рубинов, окаймленных более мелкими бриллиантами. Грани переливались в свете лампы, сияние прямо-таки завораживало.

– Какая красота! – воскликнула я, с трудом отводя глаза от украшения.

– Оно досталось мне от матери, – сказала Галина Владимировна, беря кольцо в руку и медленно вертя в узловатых пальцах. – Это кольцо в нашей семье передавалось из поколения в поколение с начала девятнадцатого века. Представьте себе, дорогая, мой предок был крепостным актером. Барин любил его и вместе с вольной одарил этим кольцом. Оно стало своего рода талисманом. Мой прадед был врачом еще до революции, довольно известным в те годы. Он эмигрировал в Штаты, как только почувствовал, что затевается что-то страшное, забрав с собой одну из дочерей. Вторая, замужняя женщина, моя бабка, уезжать отказалась. Прадед оставил ей это кольцо, веря, что тогда с ней ничего плохого не случится. Так и вышло: революция пощадила бабушку, как и Гражданская война, и блокада… Даже в самые тяжелые времена ни у кого из нас не возникало даже мысли о том, чтобы продать его или обменять на продукты – разве можно продать оберег? После моей смерти у Светланки останется только это кольцо, и оно, надеюсь, обеспечит ей безбедное существование на некоторое время!

– Думаю, Галина Васильевна, что торопиться вам не стоит! Даст бог, проживете еще достаточно долго!

– Эх, дорогая, да разве это жизнь? – горько вздохнула Голубева, и спорить с ней у меня просто не хватило лицемерия.

– В любом случае, – добавила она, – похоронить меня есть на что: я скопила почти сто тысяч с пенсии, и Светлана знает, где они лежат. Теперь надо придумать, как избавиться от Антонины, а то она все ходит и ходит кругами, как тигр в клетке, в ожидании моей смерти…

В этот момент в комнату вошла Света, неся на дешевом пластиковом подносе три разномастные чашки и блюдечко с дешевым джемом.

– Чай готов! – радостно заявила она и широко улыбнулась, как улыбаются маленькие дети, которым еще неведомо мировое зло, а потому они открыты и бесхитростны.

Подходя к больнице, я вспомнила о вчерашнем падении и замедлила шаг, стараясь двигаться с осторожностью. К счастью, сегодня дорожка не только к служебному, но и к главному входу больницы оказалась посыпана мелким гравием – экая роскошь по нашим-то временам!

Это оказалось не единственным изменением. Исчезла табличка с двери ординаторской. Эта табличка, предмет особой гордости Гоши, гласила: «Уважаемые пациенты! Помните: врачи конфеты не пьют и цветами не закусывают!»

А потом я увидела Люду. Боже мой, она явно провела всю ночь в салоне красоты и не ложилась, чтобы не испортить свой шикарный вид! Сколько я ее помню, Люда всегда носила «конский хвост», теперь же свежеобесцвеченные волосы ее были взбиты в высокую прическу, настоящее произведение парикмахерского искусства. На самом видном месте в этой копне красовалась невероятных размеров заколка, чьи псевдо-алмазные грани отражали лучи ламп дневного света. Она вышагивала на десятисантиметровых каблуках, а короткий халатик нежно-салатного цвета едва прикрывал аппетитную попку, и крепкие стройные ножки в таком «камуфляже» никак не могли остаться незамеченными. Люда одарила меня высокомерным взглядом и сквозь зубы пробормотала нечто, что, наверное, в данных обстоятельствах можно принять за приветствие.