Пол Бенджамин - Пропущенный мяч

— Как вы познакомились с Чепмэном?

— Чепмэн был важной персоной. Я тоже. В таком месте, как Нью-Йорк, наша встреча была только вопросом времени.

— Простите, если я слишком недоверчив, — сказал я, — но мне сложно представить, что у человека такого уровня, как Чепмэн, появилось желание общаться с таким известным гангстером, как вы.

Контини улыбнулся.

— Что вы знаете об уровнях, мистер частный детектив? Вы верите, что человек принадлежит к высокому уровню потому, что он красив, хорошо одевается и умеет говорить? Возьмите, например, Чепмэна, соскребите с него слой лака — и вы увидите, что он такой же, как все, если не хуже. Только «ужасные гангстеры», подобные мне, имеют настоящий уровень. Мы такие, какие есть, и не претендуем ни на что другое. У нас есть характер. А типчики вроде Чепмэна не стоят выеденного яйца.

— Какие у вас были общие дела? Что за шантаж вы вели, Контини? Зачем вам была нужна его смерть?

— Никакого шантажа, — отрезал Контини, подчеркивая слова взмахом сигары. — Никогда никакого шантажа. Я деловой человек и не стану совать свой нос в чужую личную жизнь. Как я уже говорил, нас с Чепмэном связывали общие дела. Мы уладили наши разногласия и порвали отношения.

— Вы хотите сказать, что вы уладили разногласия — вы лично. Чепмэн изменил данному слову, и вы решили устроить автокатастрофу, чтобы проучить его. Никому не позволено обманывать Виктора Контини. Слово есть слово, и если кто-то отступается от данного обещания, то рискует своей шкурой. Так?

— Как вам угодно. Поскольку у вас на все есть ответ, зачем вы утруждаете себя, задавая вопросы?

— Мне понадобится очень много времени, чтобы самому разузнать, что вы там затевали с Чепмэном. И как только я узнаю это, то оповещу всех. Будет очень забавно увидеть вас перед трибуналом.

Контини засмеялся. Смех его был похож на хрюканье. Эти звуки, видимо, означали дикий хохот. Ситуация была до того смешной, что он не смог сдержаться.

— Единственный недостаток вашего плана в том, что вы забываете о моем больном сердце. Вам никогда не увидеть меня перед трибуналом. Ни один медицинский эксперт не допустит процесса. Это вредно для моего здоровья. Слишком велико напряжение. Вы можете вынюхивать все что угодно, выяснять, что случилось пять лет назад, это вам ничего не даст. Я неприкосновенен.

— Не важно, — сказал я. — Я вскрою ваши махинации и поведаю о них прессе. Результат будет тот же.

— Слухи, сплетни, пересуды, — обронил Контини с полным безразличием. — Все это я уже пережил, меня это не беспокоит. Если создать книгу из всех газетных статей, напечатанных обо мне, получится огромный том. Пускай люди думают что хотят. Я живу в мире с самим собой. Главное, что думают о вас ваши внуки.

— Вы не только один из выдающихся игроков в гольф, вы еще и дзэн-буддист, — сказал я, — как в вас вмещается столько мудрости?

Он игнорировал мое замечание и продолжал развивать свою мысль:

— Я скажу вам кое-что, Клейн. Мы можем договориться. Вы найдете убийцу Бруно Пиньято, а я дам вам за это две тысячи долларов.

— Чтобы натравить своих людей на виновного?

— Я в любом случае найду его. Я просто подумал, что вам нужны деньги на карманные расходы. Вы ли займетесь этим делом или кто другой — не моя забота.

— Спасибо, я ценю ваше предложение. Но у меня нет желания закрывать черным крепом зеркала в моей квартире. Они мне нужны для бритья по утрам.

— Как хотите, Клейн. Я не питаю к вам ненависти.

— Вы вообще не способны испытывать чувств.

Контини закрыл глаза и молчал целую минуту. Я уже решил, что он заснул.

— Приятно было с вами поговорить, Клейн, — сказал он наконец, открыв глаза. — Но уже поздно. Мне пора принимать лекарства. У меня их столько, что иногда мне нужно минут десять, чтобы проглотить все. Но все же я подчиняюсь моему врачу и соблюдаю режим. Я больше не курю сигары. — Он посмотрел на сигару, которую держал в руках, и произнес с ностальгией: — Десять долларов за штуку. И только для того, чтобы пожевать кончик сигары. Но надо держать себя в руках — я собираюсь прожить на этом свете еще несколько лет. Это называется иметь характер.

Я оставил его сидящим в кресле наедине со своей сигарой. Вся его жизнь превратилась в долгий отдых, ничто уже не могло его задеть. Он нашел забавным поговорить со мной, но в конце концов наша беседа оставила его равнодушным. Я пожелал ему удачи с его пилюлями и направился к двери. Чипа не было видно в приемной, а я не располагал временем, чтобы броситься на его поиски. В любом случае у него вряд ли было желание меня видеть.