Миньон Эберхардт - Две богатенькие малышки

Она снова — в который раз! — взбила подушку и обреченно подумала, что, наверное, так и не уснет.

И тут зазвонил телефон.

Эмми в темноте пыталась нашарить телефонный аппарат. «Диана,— подумала она,— это Диана!» Наконец она поднесла трубку к уху, и чей-то тихий голос произнес:

— Только попробуй скажи полиции. Пожалеешь. Я не шучу.

Раздался щелчок. Несколько секунд в трубке стояла тишина, затем снова щелчок — и долгий гудок. Значит, Джастин снял трубку первым!

Эмми спрыгнула с кровати, накинула халат и босиком побежала в большую угловую комнату, которую Джастин продолжал занимать и сейчас, после смерти матери. Дверь была закрыта. Эмми постучала — сначала робко, затем требовательнее, — но ответа не последовало. Тогда она открыла дверь и позвала:

— Джастин! Джастин!

Легкий храп был ей ответом. Джастин умел быть увертливым, как угорь, когда хотел. Эмми нашарила выключатель, и ослепительно яркий свет люстры затопил комнату. Джастин заворочался, сел на постели и зевнул — пожалуй, чересчур правдоподобно.

— Кто звонил? — спросила Эмми.

— Звонил? — недоуменно переспросил Джастин, снова зевая.

— Да, кто-то звонил по телефону. И говорил с тобой. Кто это был?

Джастин широко раскрыл блекло-голубые глазки.

— Никто не звонил. С чего ты взяла? Тебе приснилось, Эмми.

— Нет, не приснилось. Ты снял трубку, и вы разговаривали.

Джастин поморгал и с детским простодушием спросил:

— А о чем?

— Он сказал: «Только попробуй скажи полиции — пожалеешь!» Вот что он сказал! Кто это был — твой ростовщик? Или кто-то из его вышибал — так ты это называешь? Кто, Джастин?

Отчим растерянно покачал головой и снова зевнул.

— Понятия не имею. Я не брал трубку, Эмми. И, ради всего святого, погаси ты этот свет. Ты меня совсем ослепила. — Он на несколько мгновений задумался, затем добавил: — А может, это тебе звонили, Эмми? Из-за убийства Гила. Вдруг ты знаешь что-то такое, что могло бы разоблачить убийцу?

Джастин, конечно, большой ребенок, беспечный и наивный, однако в его словах могла быть доля истины. Но главное Эмми уже поняла: честного ответа от него не добьешься.

— Ну ладно, — сказала она и кулаком стукнула по выключателю. — Ладно же!

— О, можешь не извиняться, — голос Джастина из темноты буквально источал любезность. — Я вовсе не сержусь, что ты меня разбудила. Спокойной ночи, голубушка!

Эмми прошлепала в свою спальню и включила ночник. Телефонный аппарат матово поблескивал в полумраке. Она села на постель и принялась искать объяснение странному звонку. Конечно, скорее всего, Джастин лжет — по причине, известной только ему. С одной стороны, Джастин — непревзойденный мастер по части всяческих уверток и «лжи во спасение», которую вовсе не считал ложью; с другой — вдруг он прав? Вдруг кто-то решил, что она, Эмми, обладает некой информацией, которая, стань она известна полиции, поможет разоблачить убийцу? Если — точнее, когда — дело дойдет до суда, она, как и предупреждал ее Сэнди, будет очень важным свидетелем, по меньшей мере свидетелем того, что происходило непосредственно после убийства. Но ведь она, Эмми, не знает ничего такого, что ей самой казалось бы важным, и уж тем более ничего такого, что означало бы опасность для других! Однако убийца-то может считать, что она знает, а это ничуть не лучше, чем если бы она знала на самом деле…

Эмми бросило в дрожь. Прав был Сэнди: нужно беречься! Людей убивают, говорил он, толкают под колеса… Ладно. Она будет очень, очень осторожна. Незнакомый голос в телефонной трубке или человечек, который шел за ней от дома Дианы, действительно могут нести опасность. Голос в трубке был тихим, почти ласковым, но в каждом слове ощущалась угроза…

Эмми решительно сказала себе, что в такой поздний час ничего путного не придумаешь, а только запугаешь себя до полусмерти, и скользнула в постель, но свет не погасила. Остаток ночи оказался сплошным кошмаром. Сначала Эмми стало жарко, и она отшвырнула одеяло, затем у нее застучали зубы, и она начала кутаться, потом наконец забылась тяжелым неспокойным сном. И ей приснилось, будто она танцует с Гилом Сэнфордом, на нем элегантный смокинг, Гил кружит ее в танце, и она видит на груди его белоснежной рубашки алое пятно; она поднимает голову — пустые бессмысленные мертвые глаза глядят поверх ее плеча… Эмми проснулась в холодном поту, вскочила, выпила холодной воды и села на край постели — подождать, пока кошмар окончательно рассеется. И тут ее внезапно сморил сон, да такой крепкий, что она проснулась на несколько часов позже обычного и ужаснулась — ведь впереди было столько дел!