Виктория Угрюмова - Стеклянный ключ

— Еще бы.

Он сделал шаг ей навстречу, чтобы обнять на прощание, но не решился, отступил и чуть ли не бегом кинулся к своей машине. И, упав на водительское сиденье, яростно потер лоб:

— Черт знает что! Наваждение какое-то.

Найти художника оказалось делом несложным. Он действительно сидел напротив Мариинского дворца на маленьком раскладном стульчике перед мольбертом и был похож на классического живописца, каким его принято изображать в литературе: в широком бархатном блузоне с пышными старомодными рукавами; в черном берете, элегантно сдвинутом на правую бровь; с волнистыми седыми волосами и круглой палитрой в левой руке. Он самозабвенно творил очередное бессмертное произведение, но, хоть майор Варчук и не был искусствоведом, картина показалась ему плохонькой. Впрочем, не нужно быть курицей, чтобы оценить вкус яичницы.

Итак, Петр Федорович Кочубей не соврал, рассказывая о человеке с мольбертом. Но в этой части его свидетельства Николай и без всяких доказательств был уверен на все сто процентов. Он не спал всю ночь, и так и эдак складывая мозаику из кучи разрозненных и таких противоречивых фактов, узнанных от Кащея и коллеги из сопредельного ведомства. К утру Варчук уверился в том, что неведомую Татьяну явно пытаются подставить ему не столько в качестве козла отпущения, сколько с целью основательно попортить ей если и не биографию, то нервы. И ведь могло бы получиться, кабы не свалившийся как снег на голову Юркин лучший друг со своей невероятной историей о лондонских событиях многолетней давности. Воистину неведомо людям, на каких тонких ниточках бывают подвешены их судьбы.

К этой женщине следовало приглядеться. А для этого нужно было дождаться либо ее прихода, либо завершения сеанса живописи на натуре и провести художника до самого дома. Вот это и оказалось самой сложной частью операции. Похоже, живописец явился в парк всерьез и надолго. Об этом свидетельствовали увесистый пакет с бутербродами и двухлитровый термос с ароматным горячим напитком, добытый им из сумки часа четыре спустя. Голодный и потому злой как черт майор не мог даже двинуться с места, чтобы перекусить где-нибудь на скорую руку. Он сидел на скамейке в боковой аллее, курил одну за другой сигареты, с ужасом понимая, что пачка скоро закончится, и упорно ждал.

Наконец его молитвы были услышаны. Живописец явно остался недоволен тем, как продвигается его работа: он нервно вытер кисти, сложил мольберт, собрал вещи и двинулся вниз по центральной аллее, опираясь на старинную трость с набалдашником в виде серебряной птицы. Шел он медленно, тяжело. Но, к счастью, дорога до его дома была совсем короткой. И Николай, проводив «объект» до самого парадного, записал адрес в записную книжечку и с легким сердцем отправился на работу. Если дело Мурзика требовали закрыть, то от остальных его никто не освобождал.

За круглым столом, накрытым зеленой плюшевой скатертью, приняв эстафету от молодежи, важно заседали Капитолина Болеславовна и Олимпиада Болеславовна. С церемонией чаепития было покончено, и теперь они рассматривали семейные фотографии. Фотографий было много и самых разных — от старинных дагерротипов и порыжевших снимков времен Гражданской и Второй мировой до ярких, цветных современных. Все эти остановленные мгновения были благоустроены тоже очень по-разному: одни с любовью и очень бережно помещены в старинные тяжелые альбомы с серебряными замками; другие собраны в толстые серые конверты; третьи кучами навалены в картонные коробки.

Внимание сестер привлек черно-белый снимок, сделанный, судя по надписи, в середине тридцатых годов — высокий, статный молодой красавец обнимает за плечи очаровательного подростка лет четырнадцати-пятнадцати. Лица у обоих благородной лепки, с тонкими римскими носами и ямочками на подбородках.

— Да, Липочка, — поведала Капа, вертя фотографию в руках. — Просто страшно представить, что этот монстр мог быть Таточкиным дедушкой. Сатанинская личность, хотя и хорош черт. Не могу не признать.

Липа недоуменно вскинула бровки:

— Какая разница — дедушка или прадедушка, если в ней все равно бурлит его кровь?

Капа кивнула, нехотя соглашаясь:

— Да, Таточка вся в него и в Ниту. От деда в ней ничего нет. И от родителей — ни капли. Прости Господи душу грешную, но я все время забываю, какие они были. Вот отболела по ним душа, и как стерли их… Даже страшно иногда делается.