Виктория Угрюмова - Стеклянный ключ

Наталья Николаевна веско добавила:

— Она не шутит, Андрюша. Я сижу с Мариночкой весь вечер, ей было очень плохо. Ты добьешься, что она потеряет ребенка, и я останусь без внука.

— Мы даже не спрашиваем тебя, где ты был. — И девушка принялась всхлипывать.

Наталья Николаевна демонстративно кинулась ее утешать. Затем обернулась к сыну:

— Я виделась сегодня с этой Татьяной. Знал бы ты, что она мне наговорила. Вот послушай, тебе полезно будет.

Андрей тяжело опустился в кресло и закрыл глаза.

Капитолина и Олимпиада Болеславовны нервно пили чай на кухне, когда Тото вышла сказать им «доброе утро». Не выдержав немого вопроса в глазах тетушек, она призналась:

— По-моему, мы тепло попрощались. Он обещал позвонить сегодня утром, но интуиция подсказывает мне, что я не дождусь его звонка. Он соврал мне, тетушки.

— Может, просто не посмел сказать правду? — спросила Капа.

— Все может быть. Но уличать его во лжи или помогать я не имею ни малейшего намерения.

— Я понимаю тебя, деточка, — вздохнула Липа. — Может, лучше, чем мне хотелось бы.

— Он так и не сказал мне, что любит меня.

— Может, у него не было такой возможности? — уточнила Капитолина.

— Была.

— Тогда я очень в нем разочарована.

Татьяна возразила:

— И зря. Почти два месяца счастья — это намного больше того, на что может рассчитывать любой человек.

Она отправилась к Александру этим вечером не столько от того, что тосковала по нему, сколько повинуясь внутреннему ощущению, что ветер перемен уносит ее все дальше и уже пришло время расставить все точки над «i». Она ждала этого разговора, хотя и не радовалась ему, предвидя основную его канву. И легкая грусть охватывала ее при воспоминаниях о том, как несколько лет тому все было иначе и она думала тогда, что это — навсегда.

Говоров смотрел, как она хлопочет в его кухне, и напряженно размышлял. Он любил ее, любил, может, даже больше, нежели прежде. Теперь их связывали и пятилетнее прошлое, и привычки, и общий успех. Правда, при воспоминании об успехе его высокий лоб омрачался какой-то тенью.

— Ты мне не хочешь объяснить, откуда у тебя столько именитых знакомых, — начал он разговор о том, что томило его все дни, прошедшие после открытия выставки. — И почему ты не поставила меня в известность?

— А тон, — весело отвечала она, — тон как изменился. У тебя просто дар какой-то — контролировать и руководить.

— Нет, я же не требую ответа. Просто интересно, почему Чернышевский так свободно с тобой общается.

— Он вообще умеет свободно общаться, с кем угодно. Там большую часть цветника Пашка пригласил. Ну не дуйся. Ты использовал шанс?

— То есть?

— Познакомился, с кем хотел? Засветился?

— В этом смысле я, конечно, доволен.

— Вот давай на этом и остановимся, — неожиданно властным голосом приказала она. — Дай мне полотенце, будь любезен.

— А я хочу знать, когда это все наконец закончится?! — внезапно вспыхнул он.

— Давай поговорим спокойно, — предложила Тото миролюбиво. — Что именно должно закончиться?

— Твоя хваленая независимость, полная неподконтрольность. Я, чтобы ты знала, глупейшим образом выглядел, пока ты праздновала триумф. Это же надо — не сказать мне, что ты знакома с Чернышевским.

Видимо, его крепко задел этот факт ее биографии.

— И потом, где тебя только носит? Я работал целый день как вол. Вернулся… да, немного задержался, только не смотри на меня такими глазами. Это не имеет никакого отношения к Маше.

— Я разве что-то говорила?

— Тебе не нужно что-то говорить, — горячился он. — Ты уставишься своими глазищами и смотришь… Да сними ты эти свои линзы!

— Не сердись, но это не линзы. Это мои естественные, натуральные, как их там еще назвать, глаза.

— А то я не знаю, какие у тебя глаза! — окончательно вышел из себя Саша. — Они… это… серые… Я хотел сказать, голубые. И вообще дело не в глазах.

— Ты хотел сказать, что приехал домой поздно вечером, рассчитывая, что тут тебя ждет женщина, готовая выслушать и понять, а оказалось, что дома никого нет.

— Все нормальные семьи, — принялся втолковывать он, — складываются из работающих мужчин и понимающих женщин. Да, когда-то меня привлекла эта твоя самодостаточность. Но теперь я сыт ею по горло. Нужно выполнять взятые на себя обязательства! Обязательства — превыше всего. И потом, что это за скандальная известность?

— Почему — скандальная?

— А какая же еще? Кому нужны твои картинки, скажи мне? Только таким, как я, — твоим любовникам. Или потому, что ты эпатируешь общество. Ну, это ты любишь. Не зря столько журналистов набежало. Небось знают то, что мне неизвестно.