— Это ужасно звучит: маникюрные ножницы, взлом, Капа и Липа — кладоискатели. Просто переполох в благородном семействе.
— Знала бы ты, как это жутко выглядит, — наябедничала Тото. — А на заднем плане вообрази мятущихся и страждущих Геночку и Аполлинариевича, которых лишили заслуженного кусочка славы. Помнишь анекдот? Почему мужчины не берут женщин на рыбалку? Потому что женщины неправильно насаживают червячка, неправильно забрасывают удочку, слишком громко говорят, неверно подсекают и вообще… ловят рыбы значительно больше.
— Выкладывай, что они там нашли.
— Три письма. И черепаховый ларец.
— Три Шурины письма? И ради этого стоило колупать ножницами бесценные изразцы? А что в ларце?
— Во-первых, откуда ты знала, что именно изразцы?
— Тоже мне, бином Ньютона, — Нита кивнула на кучу фотографий. — Фрагменты узора, отдельная плитка, представляющая их в совокупности. Кстати, где-то вычитала, что совокупление — это покупка совы. Так что с письмами и с ларцом?
— Я бы и признала их Шуриными, — не удержалась Татьяна от эффектной позы, — но только они датированы одна тысяча шестьсот шестьдесят восьмым годом. Кроме того, вряд ли у бесценной прабабули были почерк и подпись Луи четырнадцатого. А в черепаховом ларце обнаружились не менее бесценные, чем прабабуля, звездчатые сапфиры неимоверной красоты и немыслимой величины. И тот, и другой я отдала Пашке, чтобы он вызвал экспертов, — ему проще провернуть такое дельце, не поднимая много шума. Ты ведь не против?
— Конечно, нет. Павлуша — порядочный и добрый мальчик. Ты все сделала верно. А что в письмах? — спросила Нита.
— Что там может быть? Любовная история, тоска по несбывшемуся. Даже Павел прослезился. Ну и как тебе твоя мамочка? Ты как будто и не удивлена вовсе.
Бабушка сделала легкое движение бровями, призванное обозначать, что у Шуры еще и не то могло заваляться в ее тайничках.
* * *
Высокий сухощавый человек в цветной футболке и легкомысленной панамке направлялся в сторону цепи озер, славящихся на всю область своей знатной рыбалкой. Места тут были благословенные, словно здешние жители ничего не знали о прогрессе и цивилизации, а потому строили свои особняки в сени деревьев, окружали их цветущими садами и, скупив гектары земли для поместий, отчего-то не вырубали леса под корень.
В этом загородном поселке жили те, кто мог позволить себе наслаждаться природой. Почти вся обширная территория была поделена между несколькими владельцами, однако они, как люди интеллигентные и терпимые, спокойно относились к редким приезжим, когда те хотели порыбачить в их озерах или собрать ягодку-другую в их лесах. Но только в том случае, если то оказывались люди их круга, еще не построившие здесь дом, а только присматривавшиеся к покупке.
Ивана Андреевича здешнее малочисленное общество приняло благосклонно. Он перезнакомился почти со всеми обитателями этого райского уголка, кроме одного — отшельника и нелюдима, одноглазого господина в летах, владевшего самым большим участком территории, включавшим огромный лес, несколько холмов, пару озер и кусок реки. Вот он-то как раз гостеприимством не отличался: не успевал Иван Андреевич со своими удочками приблизиться к его особняку, похожему на старинные викторианские усадьбы, как немедленно возникал из ниоткуда какой-нибудь вежливый монстр с размерами и улыбкой горного тролля и, тщательно подбирая слова, оповещал заблудшую душу о том, что она находится на частной территории, куда вход без приглашения хозяина воспрещен.
Кажется, одноглазому безразлично, что судачат о нем соседи; он полностью игнорировал и тот факт, что прослыл скрягой, надменным и заносчивым стариком и личностью крайне неприятной. Иван Андреевич не сомневался в том, что одноглазый крайне бы удивился, когда бы узнал, что в округе существуют какие-то люди, которые что-то о нем говорят. Сам он их просто не замечал.
В обычное время тот, кто называл себя Иваном Андреевичем, плюнул бы на зловредного старикашку и с удовольствием воспользовался бы гостеприимством одной очаровательной особы женского пола, которая в свои сорок пять могла дать фору любой молоденькой. Она ему явно благоволила, и случайное знакомство имело все шансы перерасти в нечто более приятное и устойчивое, однако бедный дачник не имел права поступать так, как ему заблагорассудится. Он находился на работе.
Когда сзади зашуршали кусты, он приготовился ко встрече с очередным охранником одноглазого и даже заготовил соответствующее выражение лица: глуповатое, извиняющееся и немного просительное. Дескать, извините, люди добрые, промахнулся в расчетах, забрел не туда, вот сейчас и уберусь. Однако, обернувшись, он это выражение сразу потерял.
Читать дальше