Эрл Гарднер - Суд последней надежды

Затем рабби Сперка сменил тему и мы заговорили о других вещах.

Слушая бесконечные телефонные разговоры, прерывавшиеся стуком в дверь посетителей, явившихся на назначенные встречи, а за дверями наблюдая уже ждущих своей очереди других посетителей, я спросил рабби Сперку, как ему удается избежать нервного истощения при таком ритме жизни. Я сказал ему, что у меня тоже достаточно напряженная работа, но порой нервы у меня просто не выдерживают.

Улыбнувшись, он сказал:

— Если бы вам пришлось дарить духовное успокоение людям, которые нуждаются в поддержке, вы бы поняли, что это не связано с нервным напряжением.

Я никогда не уходил из дома рабби Сперки, не преисполнившись веры в мир и в человека. Общаясь с ним, я видел, с какой предельной серьезностью он относится к своим обязанностям.

Может быть, потому я рассказываю столь подробно о своем знакомстве с рабби Сперкой, что временами меня посещает смутное ощущение, что и в нашей стране может быть взрыхлена почва, на которой взойдут ростки религиозной нетерпимости.

Мы должны бдительно следить за тем, чтобы никакому безумцу в нашей стране не пришло в голову извлечь политические блага из посевов злобы и предрассудков. Именно поэтому я попытался рассказать о рабби Сперке, после того как я познакомился с ним и лучше узнал его.

Рабби Сперка был убежден, что дело Луиса Гросса нуждается в дополнительном расследовании. Мы было решили, что предыдущая биография Гросса делает шансы на его защиту весьма сомнительными, но рабби Сперка стал терпеливо доказывать нам, что человек не может вечно нести груз вины за прошлые грехи, за которые он уже отбыл наказание.

Луис Гросс уже отбыл в тюрьме пятнадцать лет за убийство. Если убийства он не совершал, истина должна была появиться на свет.

Я попытался объяснить, что начать расследование практически невозможно, но рабби, терпеливо улыбнувшись, напомнил, что истина на нашей стороне, и как бы долго не длились ее поиски, она восторжествует. Он в этом убежден.

В разговоре с Гарри Стигером рабби Сперка придерживался той же линии и в конце концов сказал, что несмотря на энтузиазм, с которым мы, расследователи, относимся к своему детищу — Суду Последней Надежды — он думает, что мы сами не понимаем его важности и пределов роста. Он от всей души хотел бы дать нам понять: то, что мы делаем — это самая важная работа, это труд во имя справедливости, во имя права. Он отнюдь не относится к числу непрактичных мечтателей и созерцателей; он совершенно четко и ясно воспринимает действительность и уверен, что нам будет сопутствовать успех потому, что люди изголодались по такого рода вещам.

Вот так, как бы мы ему ни сопротивлялись, рабби Сперка пробудил в нас веру в то, что «должно что-то произойти», и мы начали широкое развернутое расследование дела Луиса Гросса. Прошло пятнадцать лет после приговора, и все документы по делу давно испарились.

Мы выяснили, что в июне 1943 года Луис Гросс подавал в мичиганский суд прошение об освобождении. Мы выяснили по записям, как была оценена эта странная ситуация:

Судья: — Теперь мне стало ясно, что вы тщательно искали записи, стенографические записи, и вы обнаружили, что стенографические заметки мистера Гарри Кенуорта, который был официальным стенографом при допросе мистера Гросса и в том же качестве стенографировал заседания суда, и в Хайленд-парке и у прокурора,— что все эти документы также исчезли.

М-р де Курси: — Совершенно верно, ваша честь.

Судья: — И наш мистер Робсон был тогда секретарем суда.

М-р де Курси: — Это верно. Номер прокурорского досье, в котором содержались протоколы допросов Гросса, был А-1758. Из ящика, в котором хранились все дела того времени, исчезло только это досье, а также блокнот с записями мистера Кенуорта, числившийся под номером 196.

Судья: — Мне были представлены все записи, которые мистер Робсон вел в этом суде, и я лично просмотрел их. Все стенографические заметки того года на месте, исключая материалы по делу Гросса, которые были аккуратно изъяты, для чего надо было внимательно просмотреть все документы в суде и в конторе прокурора, а также во Дворце правосудия в Хайленд-парке. Исчезли не только протоколы, но и все заявления и показания, и даже судебное дело вместе с обложкой было похищено.

М-р де Курси: — В этой папке содержались жалобы, ордера на задержание и прочая информация.

Судья: — У суда не осталось ни одного официального документа, исходя из которого можно было бы заново рассмотреть дело мистера Гросса, и я могу сделать один единственный вывод: тот, кто это сделал, понимал смысл своих действий и имел доступ к папкам и документам в офисе секретаря суда и в подвале Дворца правосудия; он имел доступ к документам прокуратуры, которые должны храниться под замком так же, как и здесь; он имел доступ ко всем документам отделения полиции и Дворца правосудия в Хайленд-парке, и лицо или лица, которые взяли их, конечно же, знали, что они делают. Нельзя было совершить более обдуманного преступления по отношению к официальным лицам и мистеру Гроссу. Я никого не называю, но у меня есть свое собственное мнение.