Эрл Гарднер - Суд последней надежды

Но она его не миновала. Машина остановилась, завизжав тормозами, и из кабины выскочил высокий полицейский, который сразу же бросился к нему.

Совершенно естественно, что обвиняемый бросился бежать по улице, надеясь скрыться от него. Он видел перед собой другого человека. Тут ему пришло в голову, что, может быть, полицейский на самом деле преследует не его. Поэтому он остановился, повернулся к полицейскому и поднял вверх руки.

Но этот идиот-полицейский не стал преследовать убегающего. Он набросился на несчастного обвиняемого, который хотел всего лишь избежать неприятностей, надел на него наручники и потащил к выходу из улицы.

Обвиняемый все время старался объяснить этому тупому полицейскому, что человек, которого он на самом деле ищет, в другом конце улицы, где спрятался за грудами мусора или заскочил в один из подъездов.

Каждый раз, когда он пытался что-то сказать, полицейский все туже затягивал ему наручники, говоря, чтобы он «поберег объяснения для судьи».

Где-то на улицу полицейский подобрал револьвер и бумажник. О них обвиняемый понятия не имеет. Он их никогда в жизни раньше не видел. Полицейские так часто били его, что он испытывает ужас перед жестокостью полиции.

Трижды он пытался сказать арестовавшему его полицейскому, что тот, кого он преследовал, скрывается на улице. Но полицейский высокомерно отказывался его слушать, обрывая обвиняемого, так что он предпочел наконец замолчать.

Закончив хорошо отрепетированные показания, обвиняемый дал понять, что готов к перекрестному допросу.

Затем взял слово его адвокат. Защитник обвиняемого меньше всего внимания уделил конкретной ситуации. Он говорил о тупых служаках, о жестокости полиции, о высокомерном отношении к задержанным, о непростительной ошибке полицейского, который не позаботился убедиться, что преследуемый преступник не скрывается на этой же улице.

Обращаясь к суду присяжных, адвокат сказал:

— Этот полицейский утверждает, что по улице бежал какой-то человек. Он не знает, был ли то обвиняемый или кто-то другой. Он видел лишь смутные очертания фигуры бегущего. И что же он сделал, уважаемые леди и джентльмены суда присяжных? Кинувшись в погоню, он обнаружил мирно и спокойно стоящего обвиняемого, у которого и в помине не было никакого оружия, с поднятыми руками, который, оказавшись в его власти, хотел всего лишь рассказать свою историю. Полицейский заковал его в наручники. Затем, включив фонарик, он стал обыскивать улицу, на которой нашел оружие и бумажник. Но продолжил ли он поиск, чтобы убедиться в отсутствии в пределах улицы других подозреваемых? Нет, он никого не слушал и ни о чем не думал. И этим, леди и джентльмены, полицейский совершил непростительную ошибку.

Рискнет ли кто-нибудь утверждать, что мой клиент совершил нападение? Рискнет ли кто-нибудь сказать, что мой подзащитный держал в руках это оружие и бумажник? Нашел ли кто-нибудь на револьвере отпечатки пальцев моего клиента? Нет, и тысячу раз НЕТ! Рискнет ли кто-нибудь из вас, членов жюри, не кривя душой утверждать, что преступник не скрывался в темноте улицы, пока полицейский крутил руки моему подзащитному? Есть тут кто-нибудь, кто осмелится утверждать, что полицейский даже не предполагал наличия другого преступника?

Это входило в обязанности полицейского, леди и джентльмены. Не обвиняемый должен был доказывать свою невиновность. Мой клиент раз за разом пытался объяснить полицейскому ситуацию, но каждый раз полицейский все туже затягивал наручники, причиняя ему нестерпимую боль, и говорил: «Заткнись. Судье будешь рассказывать».

То, как адвокат подавал эту историю, создавало впечатление, что нежелание обыскивать всю улицу явилось преступным небрежением со стороны полицейского. У него был в руке фонарь, а обвиняемый был в наручниках и никуда не мог деться. Полицейский не знал , был ли обвиняемый тем самым человеком, который повернул в улицу, или нет. Он вообще ничего не знал и не хотел знать. Он был тупой, жестокий исполнительный служака, для которого любое подозрение было сигналом к действию. Он исходил из предположения, что обвиняемый является преступником только потому, что он застиг его на этой улице.

— Тем не менее, — продолжал адвокат, — вы, члены жюри, не можете действовать, исходя из предположений. Вам нужны доказательства. Вот перед вами полицейский, которого в специальном учебном заведении обучали, как искать эти доказательства. Он знал, что должен их обеспечить, но что он делал вместо этого? Он просто схватил первого же человека, на которого натолкнулся на улице и засунул его в кутузку, не дав себе труда обыскать улицу. Но разве это преступление — находиться на улице?