Станислав Лем - Следствие

— Я сегодня весь вечер следил за Сиссом, — тихо начал он, замолчал и испытующе глянул на Шеппарда. — Стоит об этом рассказывать?

— Полагаю, даже необходимо.

Шеппард был сама невозмутимость.

Грегори кивнул. Говорить о событиях этого вечера было очень трудно, и он старался хотя бы не комментировать их. Шеппард слушал, откинувшись на спинку кресла, и только однажды, когда Грегори рассказывал о фотографии, лицо его дрогнуло.

Грегори остановился, однако инспектор молчал. Закончив рассказ, Грегори поднял голову и заметил на лице Шеппарда улыбку, но она тотчас же исчезла.

— Итак, наконец-то вы получили его признание? — спросил Шеппард. — И, насколько я понимаю, окончательно перестали подозревать его — именно когда он оставил вас одного в квартире? Да?

Грегори удивился. Наморщив лоб, он сидел и не знал, что ответить. Так оно и было, только он до сих пор не отдавал себе в этом отчёта.

— Да, — согласился Грегори. — Пожалуй, что так. Впрочем, я и раньше не надеялся, что это что-нибудь даст. Просто по инерции не мог отцепиться от этого бедняги Сисса, так как никого другого на примете у меня не было; возможно, я даже старался скомпрометировать его, не знаю. Да, наверно, всё так оно и было. Зачем? Ну, чтобы доказать своё превосходство. — Грегори совсем запутался. — Я понимаю, во всём этом смысла ни на грош. А теперь даже не знаю, где он, что делает.

— Ну что ж, я могу вам подсказать, — сухо произнёс инспектор. — Возможно, вы нашли бы его на кладбище, на могиле матери. Или на Пикадилли, где он пытается подцепить молоденькую проститутку. Таков примерно его диапазон. Я не собираюсь становиться вашей доброй полицейской тётушкой, но имейте в виду, что к подобным переживаниям, к моральному похмелью вы должны быть готовы всегда. Так, а что же вы намерены делать дальше?

Грегори молча пожал плечами.

— Недели две назад я подгонял вас, пугая реакцией прессы, — начал Шеппард, сгибая и разгибая металлическую линейку. — Но ожидаемой бури не произошло. Появилось несколько статеек, в которых это дело связали с «летающими тарелками», и, как это ни парадоксально, на том и кончилось. Всё обошлось десятком писем в редакции. Я просто не представлял, до какой степени люди в наше время стали невосприимчивы к необычному. Сейчас стала реальностью прогулка по Луне, сейчас нет невозможного. Возможно всё! Так что, лейтенант, никто не станет лезть в это дело, и мы спокойно можем сдать его в архив…

— И чтобы сообщить это, вы меня и вызвали?

Инспектор не отвечал.

— Вы говорили, что хотели бы ознакомить меня с показаниями Вильямса, — после короткой паузы начал Грегори. — Так, может, прослушаем… и я пойду. Уже поздно, мне не хотелось бы отнимать у вас время.

Шеппард встал, открыл магнитофон, включил его и пояснил:

— Запись сделана по его просьбе. Техники торопились, аппаратура была не совсем в порядке, и потому качество записи оставляет желать лучшего. Садитесь поближе. Внимание…

Два зелёных лепестка в магическом глазке несколько раз дрогнули, разошлись, сошлись, в динамике зашумело, послышалось гудение, треск, и раздался голос, искажённый словно бы металлическим рупором:

— Можно говорить, да? Господин комиссар, доктор, можно, да? Фонарь у меня был очень хороший, жена в прошлом году купила для ночных дежурств. Значит, я иду, заглядываю в окно, он лежит, и руки у него сложены как надо, а когда в следующий раз проходил, слышу шум, точно мешок с картошкой упал. Я посветил в другое окно; а он лежит на полу; я-то подумал: как это он выпал из гроба? И тут он зашевелился, ноги у него начали дёргаться, медленно так, медленно. Я решил, что мне померещилось, глаза снегом протёр, а он всё дёргается, ползёт и с боку на бок переваливается. Уберите это, я буду говорить. Не мешайте. Господин комиссар, я не знаю, сколько это продолжалось, наверно, долго. Я свечу в окошко и не знаю, идти туда или не идти, а он всё складывается и переваливается, к окну уже подполз. Я почти ничего уже и не видел, он у самой стены был, под окном возился. И тут рама и распахнулась.

Кто-то задал вопрос, но слов было не разобрать.

— Про это ничего не могу сказать, — отвечал Вильямс, — и чтоб стёкла сыпались, не помню. Может, да, а может, и нет, врать не хочу. Я стоял с той стороны, нет, никак не показать. Стою я, значит, а он вроде как присел, голова только видна, можно было даже дотронуться до него, вот ближе, чем до этого табурета; я посветил внутрь, а там пусто, ничего нет, только стружки в гробу блеснули, и всё. Я наклонился, он был ниже, ноги у него разъезжались, и он шатался, знаете, доктор, как пьяный, во все стороны его мотало, и звуки такие, будто слепой палкой стучит, а это он руками. Может, у него что в руках было. Я ему говорю: «Стой, ты что делаешь, а ну прекрати!» Вот так я ему сказал…