Людмила Мартова - Вишня во льду

– Про Ксюшу.

– Про гражданку Стеклову это к следователю. – Изворачивающийся Дорошин был сам себе противен. – Вина ее установлена, меру наказания определит суд. Что еще? Отмазать ее вряд ли получится, хоть у тебя, со всеми твоими деньгами, хоть у меня, со всеми моими связями. Да я, если честно, и пытаться не буду. Она человека убила. Да и с картинами прекрасно осознавала, что делает.

– Она решила меня бросить. – Голос Стекольщика звучал глухо. – Ее выбор. Странно, что я про это ничего даже не подозревал. Был уверен, что ее все устраивает. А оказалось, ей свободы захотелось. От меня, от детей, от семьи. Что ж, теперь будет у нее свобода от всего этого. И полная несвобода взамен. Как она всегда сама говорила в таких случаях, «тю ля вулю, Жорж Данден». Не знаю, как это конкретно переводится, но она всегда объясняла, что это про достижение желаемого результата.

– Tu l’as voulu, Georges Dandin, – механически поправил его Дорошин. – Дословно, это означает, «ты этого хотел, Жорж Данден». Это из Мольера, но общий смысл ты озвучил правильно.

– Не понимаю я всего этого, – с легкой тоской произнес Стекольщик. – Все это искусство, литература, не по нутру оно мне! Поэтому она со мной и скучала. Нет, ты пойми, я и сам не ангел, в девяностые много чего бывало, но, чтобы так… Хладнокровно убить… По расчету… На это даже я, кажется, не способен. А тут поди ж ты! А мне казалось, что я ее знаю.

– Внутрь другого человека никогда не проникнуть, – сказал Дорошин.

– На сколько она сядет?

– Статья 105 УК. Предумышленное убийство. От шести до пятнадцати. Ты и сам знаешь, – спокойно сказал Дорошин. – Плюс хищение предметов, имеющих особую историческую, художественную или культурную ценность, статья 164-я. Надолго, в общем.

– Дети без нее вырастут, вот что печально. – Стекольщик вздохнул. – Я еще вот что хотел сказать. С домом этим, – он кивнул в сторону высившегося из-за забора дядькиного дома, – недоразумение вышло. Ты уж прости.

– Бог простит, – ответил Дорошин, чувствуя, как разливается в душе едкая щелочь тоски по умершему дяде. – Из-за всех переживаний, тобой вызванных, близкий мне человек умер. Так что с учетом Ксюши на данный момент будем считать, что мы в расчете. Но ты имей в виду, что бог простит, а я запомнил. И за другими стариками, которые еще вдоль берега живут, – он кивнул вниз, туда, куда убегала засыпанная снегом дорога, – я приглядывать буду. Упаси тебя господь, чтобы тут появился ты сам или твои амбалы. Ищи законные способы приобретать земельные участки под строительство. В аукционах участвуй, что мэрия объявляет.

– Я ничего незаконного и не делал. – Стекольщик неприятно осклабился. – Но предостережение учту. Просьба у меня к тебе.

– Выслушать выслушаю, но выполнить не обещаю, – спокойно сказал Дорошин. – Я ж так понимаю, что ты ради этой просьбы приехал.

– Я знаю, что Ксюха с тобой спала. К тебе я без претензий, твое дело мужское. Сучка не захочет, кобель не вскочит. Но мне с ее уголовным делом и так хватит и неприятностей и позора. Вдобавок рогоносцем я слыть не желаю. Так что молчи ты об этом, Христа ради! Мало ли зачем она к тебе в тот день приезжала? О картинах поговорить, к примеру. Просто общались вы с ней все это время. Без интима. Лады? С ней я поговорил, она молчать будет.

– Попробую, – сказал Дорошин. – Все, освобождай дорогу. И давай оба будем надеяться, что мы больше не встретимся.

– Да уж, если бы мои и Ксюхины пути с тобой не пересеклись, глядишь, все бы хорошо было. – Стекольщик неожиданно полоснул Дорошина злым взглядом, как стальной полоской резанул.

– У нее, скорее всего, да, – философски согласился Дорошин. – Если бы сотрудница музея не обратилась ко мне, обнаружив пропажу первой картины, то Ксюша успела бы уехать в свою Италию и кинуть тебя по полной программе. Ты это подводишь под определение «хорошо»?

– Она от меня свое еще получит. – Голос Стекольщика зазвучал угрожающе. – Разведусь, детей отниму и без копейки денег оставлю. Выйдет из тюряги – сгниет в канаве. Денежки-то тютю…

– Ну, это ваши личные дела. Все, пропусти меня, мне домой надо, собака меня ждет.

За спиной Дорошина послышался какой-то шорох. Скрипел под чьими-то ногами хрусткий морозный наст, такой настоящий, белый, искрящийся, как бывало только в детстве. Стекольщик поднял глаза на объект, издающий этот шум, и Дорошин тоже обернулся. Сюрпризов на сегодня ему вполне хватало.

– Вик, – по дорожке быстро шла, почти бежала Елена. – Витенька, я сейчас!