Людмила Мартова - Вишня во льду

– И они согласились?

– Поохали, что дочка и внучка изменяет мужу, посокрушались, что она может попасться и разрушить свою жизнь, но, естественно, согласились. Кроме Ксюши у них никого нет. Именно тот факт, что она въехала в родной поселок не утром и даже не около обеда, сразу после того, как она покинула меня, а только в пять часов вечера, и подтвердила первая камера наблюдения. А вторая зафиксировала машину Ксюши на повороте в сторону вашей деревни. Туда она ехала в начале первого, а обратно – около четырех. Она провела в вашем доме больше трех часов. Именно столько времени ей понадобилось, чтобы провернуть все свои дела и убедиться, что Ильдар Газаев больше не предоставляет для нее угрозы.

– Господи, неужели ей денег не хватало? – Елена зябко повела плечами и обхватила себя руками, чтобы согреться. – У нее же все было. Все, о чем мечтала наша дурочка Алена.

– У каждого свои мечты, – спокойно сказал Дорошин. – Ксюша тяготилась своим хамоватым мужем. Она мечтала стать свободной, жить в Италии, где всегда тепло, купить там домик у моря и обрести независимость. Именно эта причина и толкнула ее на преступление. Как и говорил Эдик Киреев, Раевский выходил на сотрудников провинциальных музеев, среди которых искал сообщников. Он составлял психологические портреты, он по первому образованию психолог, как выяснилось. Повезло ему лишь в четырех музеях. В том числе в нашем он не прогадал, поставив на Ксюшу. Услышав о возможности продать дорогостоящие полотна, она и сформировала свой план. Целый год она потихоньку выносила картины и отвозила их в Москву, говоря мужу, что едет в Третьяковскую галерею или на встречи искусствоведов. Раевский реализовывал полотна и отдавал ей ее часть денег.

– Она их в чулок, что ли, прятала? – с любопытством спросил Федор Иванович. – Если я правильно понимаю, там должно было немало накопиться.

– Ксюшина доля составила пять миллионов долларов. Конечно, Раевский не собирался платить ей так много, но гражданка Стеклова оказалась той еще щучкой. Понимая, что Раевский теперь от нее никуда не денется, она навязала ему свои условия игры, по которым доходы от реализованных картин они делили пополам. Ксюша очень любила бывать в Праге, и муж регулярно оплачивал ей такие поездки, ублажал любимую женушку. После поступления очередного транша от Раевского, Ксюша летала в Прагу и клала деньги на открытый там счет. Помнишь, я тебе рассказывал, что только чешские банки дают отличные проценты по вкладам. Меня еще царапнуло что-то в том нашем разговоре, но я никак не мог понять, что именно.

– Ты связал наш разговор с Ксюшиной поездкой в Чехию?

– Да. Она положила на счет очередную порцию денег. И заодно заключила договор с маклером, который должен был снять ей квартиру в Италии. В марте Ксения собиралась уехать туда, подать на развод и, уже будучи свободной женщиной, купить дом у моря, чтобы жить на проценты с оставшихся денег. Ей бы хватило.

– А дети? Она что, собиралась бросить детей?

– Честно говоря, не знаю. Думаю, что Стекольщик, скорее всего, согласился бы платить алименты на детей. Или, может, Ксения действительно оставила бы их на его попечение. Равно как и маму с бабушкой. На самом деле мне это не важно. Важно, что Раевский во всем признался, и установлено местонахождение оставшихся картин. И Левитан, и Рерих, и Маковский, и Коровин с Кончаловским тоже вернутся на свое законное место – в запасники музея. Хочется верить, что при новом директоре, которым вот-вот будет назначена некая Елена Николаевна, там будет больше порядка, чем при Морозовой.

– А зачем она тогда сама навела следствие на фотографа Двиницкого? Никто, кроме Ксюши, не помнил про его приезд, и получается, что она сама вывела вас на заказчика, пусть и по очень тонкой ниточке.

– Ирония судьбы в том, что она была не в курсе, что Раевский вышел на нашу галерею через Двиницкого. Он же ей про это не рассказывал. Думаю, что она локти кусала, когда узнала, что сама невольно подтолкнула следствие к разгадке. Впрочем, ее мы вычислили и без этого, так что Раевского она рано или поздно все равно сдала бы за милую душу.

– Удивительно, какие бывают бессовестные люди, – задумчиво сказал Федор Иванович. – Я про эту Ксению говорю. И ведь ее же мать выкормила, не волчица. А у нее нет ничего святого. Ни дети, ни родные, ни брачные узы, ни человеческая жизнь, ничего для нее не ценно. Не понимаю я этого, никак не понимаю!

От этого разговора Федор Иванович так разволновался, что у него поднялось давление. Елена дала ему лекарство и, виновато глядя на Дорошина, спросила: