Людмила Мартова - Вишня во льду

– А Ксюша была?

– Ксюша?

– Ксения Стеклова.

– Нет, ее не было. Мы с ней, если ты заметил, недолюбливаем друг друга. Да и зачем ей моя дача и моя скучная компания, когда у нее собственный загородный дом?

– Не знаю зачем. Я просто пытаюсь выяснить, кто знал, что твой дом находится именно здесь. И, соответственно, кто мог вытащить от него ключи и сделать слепки.

– Слепки?

– Лена, дом не взломан, а аккуратно открыт ключами. Твоя связка на месте, в твоей сумке. Значит, открывали дубликатами. Ты по дороге сюда сказала мне, что постоянно носишь ключи от дачи на общей связке. Значит, кто-то мог на работе сделать слепок и изготовить дубликаты.

– Но кто?

– К примеру, сам Газаев. Для него, как для мастера на все руки, это вообще не составило бы труда.

– Боже мой, но зачем ему ключи от моего дома?

– Не знаю, но зачем-то он сюда приехал. Вряд ли он собирался встретить тут свою смерть. – Дорошин пожал плечами. – Теперь следующий вопрос. Когда мы договаривались поехать сюда, ты сказала, что третьего числа не можешь, потому что у тебя есть срочное дело. Лена, ты уверена, что это дело заключалось не в том, чтобы приехать сюда. Ты точно не была здесь вчера?

– Да конечно не была. – В голосе Елены не было ни возмущения, ни испуга. Она уже отошла от первого шока и выглядела как человек, рассуждающий здраво, как всегда. – Мы с дедом никогда не ездим сюда зимой. В октябре мы закрываем дом и возвращаемся только в начале апреля. А вчера я не могла сюда поехать, потому что у деда были гости, и я должна была приготовить еду и накрыть стол. Третьего числа каждого месяца он встречается со своими друзьями. Все они уже люди пожилые, поэтому общаться воочию чаще чем раз в месяц им сложно. Дети заняты – привезти не могут. Но третье число – это святое.

– То есть ты целый день вчера была дома, и это могут подтвердить твой дед и его друзья?

– Виктор, я не приезжала на дачу и не убивала Ильдара, если ты об этом.

– Я о том, что твое алиби могут подтвердить. Это я понимаю, что ты его не убивала, но мои коллеги знают тебя не так хорошо, как успел узнать я, поэтому, несомненно, будут подозревать тебя в убийстве. Отнесись к этому с пониманием.

– Хорошо, отнесусь. – Теперь плечами пожала Елена. – Меня не волнует, что меня могут подозревать в убийстве, поскольку я его не совершала, и рано или поздно это обязательно выяснится.

– Хорошо. Оставим пока убийство в покое. Ответь мне на другой вопрос. Ты знаешь, как на твоей даче оказался этюд Куинджи?

– Нет. Я его сюда не привозила. Вернее, я не забирала его из галереи и понятия не имею, как он тут оказался. Как ты считаешь, картины мог украсть Ильдар?

– Понятия не имею. Одно я знаю точно: ему были нужны деньги, причем деньги большие. Его старшая дочь, Альмагуль, мечтает о собственной лошади.

– О чем она мечтает? – Елена не верила собственным ушам. – Боже мой, Виктор, я работала рядом с Ильдаром сто лет и понятия не имею ни о том, что у него есть дочь, ни о том, что она увлекается лошадьми. Ради всего святого, откуда тебе это известно? Просто снимаю шляпу перед твоим профессионализмом.

– Спасибо за комплимент, конечно, – сказал Дорошин. – Будем считать, что я польщен. Однако мой профессионализм тут ни при чем. Я случайно столкнулся в галерее с Газаевым и его дочерями. У него их две, а не одна. И случайно стал свидетелем их разговора о цене на лошадей. А вот то, что ты ничего не знаешь о его семье, это уже не случайность, а закономерность. Насколько я могу судить, Лена, в вашем коллективе сложились очень странные отношения. Я бы даже назвал их больными. Не знаю, культурная ли среда тому причиной, низкая ли зарплата или что-то другое, но части ваших сотрудников, в том числе тебе, или Ксюше, или Морозовой, или Марии Викентьевне искренне нет никакого дела до всех остальных, а другая часть, например Алена, ужасно остальным завидует. У вас нет чувства локтя. Вы не отмечаете вместе праздники. Не делитесь горем. Не знаю, как ты, а я считаю это ненормальным.

– Наверное, ты прав. – В голосе Елены звучала теперь неприкрытая печаль. – Вернее, ты совершенно точно прав, потому что я тоже как-то об этом думала. У нас каждый живет в своей раковине, свернувшись улиткой. И ничего хорошего мы про всех остальных, за редким исключением, не думаем. К примеру, мы с Марией Викентьевной очень нежно относимся друг к другу. А Морозова опекает Калюжного, потому что этого требует ее нереализованный материнский инстинкт. Но в массе своей все друг друга презирают.