Владимир Константинов - Город

Прежде чем отвезти Орлова в камеру, трое куклявых стражника долго и упорно его избивали, сопя от усердия. Избивали молча, не задавая никаких вопросов, просто так, ради профилактики. Он несколько раз терял сознание. Его отливали водой, а когда он приходил в себя, избиение продолжалось. Скоро Орлов перестал ощущать свое тело, а потом - и самого себя. Было такое состояние, будто все это проделывали с кем-то другим, а он при этом был лишь сторонним наблюдателем. А сознание уносило его далеко-далеко, к истокам его жизни. Какое же это было замечательное, беззаботное время, как верилось, что мир сотворен исключительно для него. "Зачеркнуть бы всю жизнь, да по новой начать. Улететь к ненаглядной певунье своей..." "Таня! Где ты, родная?! Что с тобой?!" - заволновалось сердце Григория тревогой за любимую. После встречи с самим сатаной Орлов понимал, что их ждут трудные времена - сатана слов на ветер не бросает. Тревога за жизнь девушки уже не раз поселяла в душе Григория сомнения в правильности принятого решения. Имел ли он право подвергать опасности жизнь любимой? Но после долгих размышлений, приходил к выводу, что у него не было выбора. Согласиться с предложением сатаны, означало - окончательно потерять и себя, и её. Честно.

Наконец стражники окончательно притомились и прекратили избиение. Один из них поставил Орлова на ноги и повел в камеру. По дороге Григорий было пытался выяснить у него хоть что-нибудь о судьбе Тани. Но на все его вопросы тот отвечал упорным молчанием. Наконец, куклявый стражник открыл дверь камеры и грубо втолкнул в неё Орлова. По всему, это был карцер или что-то в этом роде, так как кроме небольшого стола и двух табуретов здесь ничего больше не было. Даже прилечь негде. Очень хотелось есть. Орлов затарабанил в дверь. Через какое-то время окошко на двери открылось и в нем показалась свирепая физиономия надзирателя:

- Чего надо, шпион? - грубо спросил он.

- Принеси-ка, дружочек, что-нибудь поесть, - попросил Григорий.

- Не положено. - Дверца захлопнулась.

- Цепной пес ты, а не дружочек, - вяло и беззлобно проговорил Орлов. У него не было сил даже рассердиться.

С трудом доплелся он до стола и сел на табурет. Его тело представляло собой одну сплошную боль. Но с этой болью он уже как-то свыкся. Гораздо серьезнее была боль душевная. Что с Таней?! Жива ли она?! От одной этой мысли можно было сойти с ума. Он лег грудью на стол и заплакал. Как же он измучился! Сил больше никаких нет - так измучился. Господи! Как же ты допускаешь подобную несправедливость?! Почему порядочные люди должны страдать, когда пантокрины жируют и веселяться? Вдруг, он услышал тихий сочувственный голос:

- Крепитесь, Григорий Александрович! За все ваши муки вам будет воздано сторицей.

"Начинается", - устало подумал Орлов, отрывая голову от столешницы. Напротив сидел молодой мужчина с ликом страдальца. Одет он был в длинную полотнянную рубаху с косым воротом. Темные, жесткие, слега вьющиеся волосы обрамляли бледное, худое лицо с небольшой редкой бородкой. Из огромных глаз незнакомца на Григория смотрела, казалось, сама мировая скорбь. Где-то он уже однажды видел этого мужчину. Однако, сколько не напрягал память - где и когда? Вспомнить не смог.

- Кто вы? - спросил он.

- Бог, - просто ответил мужчина, смущенно улыбнувшись. - Здравствуйте, Григорий Александрович!

"Точно! Иисус! - в изумлении подумал Орлов. - Я его видел на иконах. Похож! Очень похож! Интересно, это его подлинный облик, либо созданный представлением о нем?"

- Здравствуйте, Господи! Но как вы оказались в этом виварии нечистой силы?

- Исключительно из-за вас. Мне стало известно о вашем разговоре с князем тьмы и о вашем отказе от его предложения. В подобном положении это смогли бы немногие, очень немногие.

- Да чего там, - вяло махнул рукой Григорий. - Скажите, вы существовали на самом деле?

- Конечно. А иначе, кто бы сейчас с вами разговаривал?

- И вас действительно казнили в день Пасхи?

- Да, - кивнул Иисус.

Будучи незнаком с Библией и прочими церковными книгами, Орлов поинтересовался:

- И за что же вас?

- За то, что я сказал своим соплеменникам, что все люди равны перед Создателем. Они же считали себя "богоизбранными", а потому не могли простить мне подобной "ериси", - печально улыбнулся Иисус.

- А ваше воскрешение и все прочие чудеса? Это тоже правда?

- Нет. Моя мученическая смерть в последствии обросла множеством легенд. Мое воскрешение - одна из них. А Библия исказила мой образ до неузнаваемости7