Владимир Константинов - Город

- Значит, вы хотите освободить людей от страданий. Так?

- Во всяком случае, я попытаюсь это сделать.

- А вы никогда не задавали себе вопрос: возможно, что страдания им посланы свыше?

- Как это? - озадачился Орлов.

- Что возможно сам Создатель послал им эти испытания?

- Но для чего?

- Ваши вопросы свидетельствуют, что вы никогда над этим не задумывались. А между тем, ваш великий поэт Лермонтов очень точно ответил на них в одном из своих стихотворений, сказав: "Хочу тоски, хочу печали, любви и счастию назло. Они мой ум избаловали и слишком сгладили чело". Страдания формируют душу человека. Человек никогда в жизни не страдавший никогда не поймет страдания другого.

- И что же вы предлагаете, Господи, - смирится?

- Смирение - не худшее качество человека, брат.

- Извините, но только я этого не понимаю и никогда не смогу понять. Слушать вместе с любимой красивую музыку, читать умные книги, пить с друзьями шипучее вино и печалиться о судьбе несчастной канарейки - это конечно замечательно...

- Какой канарейки? - не понял Иисус.

- Это я для образности. Вспомнил поэта Есенина. Был у нас такой поэт.

- Я знаю.

- Так вот. Это все замечательно. Но при этом знать, что в городе Пантокрин издевается над порядочными людьми, губит и калечит души - это, по меньшей мере, непорядочно. Он мой враг, а с врагом по законам военного времени поступают однозначно - его уничтожают. И я не успокоюсь, пока этого не добьюсь. Зло должно быть наказано уже там, на Земле. Иначе теряется всякий смысл жизни.

- Жаль, что я ошибся в вас, брат! Очень жаль! Я искренне хотел вам помочь.

- Я понимаю. Спасибо вам за заботу и за хлопоты.

- Не за что. Кстати, меня предупреждали, что вы можете не согласиться на мое предложение. Но я, после того, что с вами случилось, этому не поверил.

- Вот видите, оказывается, у меня и там есть единомышленники, улыбнулся Григорий.

- В таком случае, желаю вам всего хорошего, брат! Прощайте!

- До сидания, Господи!

Не успел Орлов ещё закончить последней фразы, как вновь оказался в камере, где совершенно невозможно было дышать от запаха сырости и квашенной капусты. Истерзанное побоями и пытками тело его вновь заныло от сильной боли. В голове закопошились сомнения: "А может быть я зря не принял предложение Бога?" Но тут же прогнал эту мысль. Нет-нет, он поступил совершенно правильно. Только вот он забыл задать ему вопрос: что с ними будет? Впрочем, Бог вряд ли на него ответил бы. Если бы он знал будущее, то не прибыл бы сюда со своим предложением.

В это время дверь камеры открылась.

- Шпион, на выход, - раздался зычный голос надзирателя.

10. Неожиданная встреча.

Это уже была другая камера, самая обыкновенная, похожая на все тюремные камеры Матушки-России - грязная, сырая и холодная. У стен стояли две железные, привинченные к полу кровати. На одной из них лежал мужчина лет под сорок. При появлении Григория он вскочил. И столько участия выразило его благостное лицо к скромной персоне Орлова, и столько сочувствия было в его взгляде, что Григорий сразу понял, - тот попал сюда совсем неслучайно, а с определенной, вполне конкретной целью. Работали здесь топорно, примитивно, рассчитывая, очевидно, на таких же, как сами.

- Очень приятно познакомиться, господин шпион! - проговорил сосед Орлова елейным голосом. И заулыбалось, залучилось его благостное лицо сетью мелких морщин. - Разрешите представиться. Пешеход Анисим.

- Это что, прозвище?

- Нет, такая у меня смешная фамилия. - И глядя на побои на лице Григория Анисим Пешеход, с наигранным страхом спросил: - Вас били, да?

- Обучали правилам хорошего тона. Заметно?

- Да уж... Это и меня могут так же?! Нет, я этого не вынесу. Нет!

- Вполне возможно. За что же вы сюда попали?

- Исключительно по собственной глупости.

- И все же?

- Завел себе вторую жену, а по должности мне это не положено.

- А что за должность?

- Статист я.

- Историк значит?

- Историк? - Он долго и старательно копался в своем мозгу, пока, наконец, не выудил оттуда полузабытое слово. Кивнул. - Да, в определенном смысле, можно сказать, что историк. Я пишу истории про нашего Правителя.

- Как так - пишите?

- Так. Я пишу про его подвиги.

- Которых, разумеется, не было. Так?

- Ну отчего же, - ответил он уклончиво. - В определенных условиях они могли бы быть.

- Ловко! А другие статисты что пишут?

- У каждого своя тема. Кто пишет об его уме, другой о его благородстве, третий о его трудолюбии, четвертый о его сердечности. И так далее.