Алексей Кленов - Зуб дракона

— Ну, как знаешь… Бывай…

Я коротко ответил:

— Пока.

Повернувшись к нам с Машей спиной, Валька прошел через оцепление, при этом двое верзил в форме почтительно расступились перед ним, и направился к двери почтамта, из которой в этот момент выносили носилки с телами Вовчика и Шарина. Остановив санитаров с телом Вовчика на носилках, Валька откинул покрывало и несколько секунд внимательно смотрел на его лицо, тяжело ссутулив плечи и опустив голову. Что он хотел рассмотреть в лице мертвого Вовчика? Может быть, то, чего так и не смог разглядеть при жизни? Снова прикрыв лицо Вовчика покрывалом, Валька махнул рукой санитарам и продолжил путь к двери.

За этот вечер он шел туда уже в четвертый раз, и мне показалось вдруг, что эта, четвертая, попытка была для него не легче трех первых, настолько тяжелой была его походка, словно и сейчас он шел туда во власть вооруженного бандита. На мгновение от жалости к Вальке у меня сжалось и болезненно заныло сердце. Но при воспоминании об умирающем Вовчике жаркая волна ярости и отвращения к этому человеку, еще недавно бывшему моим другом, пересилила приступ жалости, и я резко отвернулся, чувствуя, что снова начинаю заводиться.

Посмотрев на растерянную, ничего не понимающую Машу, я невесело улыбнулся, обнял ее за плечи и увлек в сторону своего дома, подальше от этой гомонящей толпы, залитого кровью почтамта, на который я уже никогда в жизни не смогу прийти, от Вальки, не менее несчастного, чем я, и так же, как и я, ничего не понимающего, от полыхающей неровным, мертвенно-голубым светом мигалок улицы и, вообще, ото всего этого гнусного мира, в котором люди калечат и убивают друг друга ради собственной прихоти. Повернуться спиной к этому похабному миру — это было единственно возможное, что я мог сделать, чтобы хоть как-то отгородиться от всей его грязи, мерзости и пошлости… Надолго ли?..

БЕЗУГЛОВ.

А я здорово вымотался за последние четыре дня. Я заставлял себя вкалывать по восемнадцать часов в сутки, буквально истязая работой, чтобы поменьше крутилось в голове воспоминаний о том вечере на почтамте, и даже домой не приходил ночевать, прихватывая по три-четыре часа беспокойного сна на сиденье іПАЗикаі, стоящего в гараже на ремонте. А утром, накачавшись кофе у запасливого Манкова, снова вгрызался в работу, чтобы до вечера уже не откатываться от нее. Теперь у меня постоянно мельтешили перед глазами чьи-то лица (а чаще — просто пропитые рожи), какие-то подвалы и чердаки, чужие квартиры и машины, и снова лица, лица, лица… И так, — сплошной пестрой лентой, без конца и края, до умопомрачения. Под вечер я настолько одуревал, что даже начинал забывать, как меня зовут, и совершенно терял ориентацию в пространстве и времени, и сегодня это едва не стоило мне хорошего сотрясения мозга, как минимум. Какой-то торчок, застигнутый нами на квартире торговца наркотой, где мы делали обыск, от ярости, что ему обломили дозу, кинулся на меня с бутылкой в руке, и я впервые за последние годы пропустил бросок. Если бы не Валиев, удачно, а главное — своевременно отправивший іторчкаі в нокаут, то день для меня закончился бы больничной койкой. Вот и сейчас уже был поздний вечер, а я еще только ехал в управление, вяло покручивая баранку и чувствуя себя совершенно разбитым.

Зарулив на стоянку рядом с управлением, я посмотрел на часы и невольно присвистнул. О-го-го! Опять уже начало двенадцатого. Нет, к чертовой матери все, сегодня надо хорошенько отдохнуть, иначе добром это служебное рвение для меня не кончится.

В дежурке было пусто и, на удивление, тихо, хотя обычно, не смолкая, трещат телефоны на пульте или гомонят в тесном закутке перед застекленным іскворечникомі ночные гуляки всех мастей и калибров в ожидании своей дальнейшей участи. На пульте, хмурый и насупленный как сыч, сидел сегодня бедолага Плотников, отбывающий повинность за свою излишнюю разговорчивость. Все же Доронин не рискнул ослушаться Богатова, видимо, генерал слов на ветер не бросает и свое обещание проверить исполнение приказа обязательно выполнит. Заметив меня, Плотников явно обрадовался возможности потрепаться. Привстав со стула, он широко улыбнулся и замахал мне рукой. Через стекло долетел его приглушенный голос:

— Валентин, заруливай ко мне. Кофе горячим напою.

Для убедительности он поднял со столика термос и легонько покачал им в воздухе. Тратить время на пустой треп мне не хотелось, но, так или иначе, все равно нужно было отметиться в журнале о времени убытия, да и чашка крепкого кофе мне явно не повредит, и потому я кивнул и прошел в дежурку. Налив из термоса кофе и подвинув чашку ко мне, Плотников махнул рукой на второй стул.