Алексей Кленов - Зуб дракона

— Спасибо, я сам… А до старшего лейтенанта Безуглова мне нет никакого дела.

Пожав плечами, капитан отступил с сторону, всем своим видом говоря: іВоля ваша, я свой долг выполнил…і.

Отойдя пару шагов, я обернулся и бросил последний взгляд на Вовчика и Шарина. Вот так закончилась их безумная затея. Такие грандиозные планы, столько страстей и драматизма, и такой трагичный конец. И только ли для них? Такие разные люди, и до банальности одинаковый финал. Но даже сейчас, уравненные смертью, они отличались друг от друга. Даже мертвый, лежащий на столе Вовчик был выше распростертого на полу Шарина. Во всех смыслах…

Махнув рукой, словно прощаясь с ними, я пошел прочь.

Пройдя по извилистому коридору, я вышел в зал и, невольно зажмурившись, закрыл лицо руками, ослепленный ядовитыми вспышками многочисленных фотоаппаратов.

Зал буквально кишел репортерами. Какой-то толстый мужичина с рыжей бородой и камерой на плече, как медведь, топтался посреди зала, подбирая наиболее удачные рекурсы для съемки, и бесцеремонно расталкивал людей вокруг себя.

С подоконников снимали заложников. Трое из четверых едва стояли на ногах от усталости и переживаний. Их подхватывали под руки и почти волоком выводили на улицу парни в камуфляжной форме, отмахиваясь от надоедливых репортеров.

Обнаружив мое появление, вся журналистская братия накинулась на меня, как стая оголодавших собак. Отмахиваясь от многочисленных вопросов, я с трудом пробивал себе дорогу к выходу, мечтая только об одном: поскорее вырваться отсюда и остаться, наконец, одному.

Один из репортеров, худой мужичок с козлиной бородкой, особенно ретиво тыкал мне в лицо диктофоном и приставал с одним и тем же вопросом:

— Скажите, что вы чувствуете, освободившись от рук террористов?

Он повторил этот вопрос уже раз пять, и мне это вконец надоело. Я сгреб этого зануду здоровой рукой за воротник и, притянув его к себе вплотную, отчетливо произнес ему прямо в лицо:

— Сейчас я чувствую в себе только одно желание: хорошенько врезать тебе по чердаку, чтобы ты не надоедал мне больше.

Оттолкнув козлобородого в сторону, я оглядел мутным взглядом вереницу лиц вокруг себя и лихо загнул, не считая нужным больше сдерживаться:

— А не пошли бы вы, господа репортеры, все вместе…

И прибавил широко известный адрес, куда именно я их направил. За спиной у меня женский голос взвизгнул: іХам!і — но я, не вникая в смысл посылаемых мне вслед пожеланий, прорвался к выходу и выскочил за дверь.

Вся улица была залита голубым светом мигалок от милицейских машин и машин іскорой помощиі. Метрах в сорока от входа в почтамт бурлила людская толпа, из последних сил сдерживаемая оцеплением все из тех же парней в камуфляжках и тяжелых бутсах. Люди что-то кричали, кто-то плакал навзрыд, кто-то посылал проклятья на чьи-то головы… Мне все было безразлично.

В глазах у меня снова зарябило, голова закружилась, и вообще, я уже с трудом понимал, что происходит. Отойдя в сторонку, я устало привалился спиной к стене и запрокинул голову.

Вечернее небо было усыпано неприлично яркими, для такого трагического вечера звездами. Они мерцали, словно заговорщицки подмигивали мне, и немо вопрошали: іНу, так что, старик. Кто же из вас двоих прав?і Повинуясь безотчетному желанию что-то немедленно сказать или сделать, я прошептал, неожиданно даже для самого себя:

— Не… знаю…

Прямо надо мной безмятежно сияла Большая Медведица. Я вспомнил ту ночь, когда в последний раз обратил на нее внимание, в свободном полете, получив удар в челюсть, и подумал: сколько же времени прошло с того вечера? Неужели всего лишь трое суток? Мне они показались вечностью из-за изобилия событий (и каких событий!), происшедших со мной с тех пор. Кажется, за всю свою жизнь я не имел столько мощнейших стрессов и переживаний.

Трудно было сказать: желал ли я чего-нибудь сейчас? Казалось, нет ничего в мире такого, что могло бы утешить меня в эту минуту, чего бы я хотел или мог сделать. Я был опустошен, раздавлен, разбит, как старая скрипучая арба, и каждая моя мысль, каждый мой нерв, существовали сейчас по своим, неведомым мне законам. От кого мне было ждать помощи, и кому я сам мог помочь в эту минуту? Этот мир был слишком велик и жесток, я а слишком слаб для того, чтобы противостоять его равнодушию и черствости.

За последние трое суток я потерял любимую женщину, и, кажется, лишился лучшего друга. Что может быть страшнее? И что я приобрел взамен? Если это ічто-тоі и было, то его нельзя пощупать руками, попробовать на вкус и запах и посмотреть на свет. И все же я почувствовал, что что-то я несомненно приобрел. Что-то пока еще неведомое мне самому, но что непременно пригодится мне в дальнейшем… И мне даже показалось вдруг, что я просто-напросто приобрел самого себя после долгих скитаний по бурунам жизни. Я, подобно моряку, выброшенному на пустынный берег после кораблекрушения, стоял на скалистом берегу, и морской бриз развевал жалкие лохмотья моей одежды, и море, пустынное и величественное, простиралось на сотни и сотни километров вокруг, и казалось нет ему ни конца, ни края…