Алексей Кленов - В понедельник я убит...

Война бывает первая, и больше не кончается…

Когда в живых остался только Карен, отползший к дереву, я медленно приблизился к нему, на ходу перезаряжая "Беретту". Взгляд, которым я смотрел на него, видимо был не любвеобильным. Потому что Карен, всемогущий и безжалостный Багдасаров, был бледен, губы у него тряслись и глаза так и бегали по сторонам в поисках хоть какого-то оружия. А вот хрен тебе, Красная Шапочка! Свой ствол он обронил при падении, до любого другого было далеко, хоть и лежат они россыпью в каких нибудь трех-четырех метрах. И прикрыть то тебя Карен больше некому, вот незадача. А у меня аж челюсти сводило от желания всадить и ему в башку пулю, чтоб не рождались в ней больше злодейские помыслы…

Карен приподнялся, и облокотился спиной о ствол дерева. Видно было, что ему сейчас больно. Очень больно. Только что мне до его боли? Сколько боли было в душе Зайчика? Сколько боли сейчас в доме дальнобойщика Дамира? И сколько ее будет в доме этого несчастного алкоголика? Нет, Карен, мне тебя не жалко…

И все же убить его просто так я не мог. Все из-за того же боевого инстинкта: убивать можно только вооруженного врага. Это закон любой войны, во имя чего бы она ни велась.

А Карен, сука, чувствуя мое состояние, жалобно заскулил:

— Антон… Послушай, не убивай меня. Давай договоримся. Я откуплюсь. Я тебе денег дам. Очень много денег. И забуду про тебя. Ты сможешь уехать из страны, поселишься, где хочешь, и будешь обеспеченным человеком до глубокой старости. И дети твои не останутся без начального капитала… Ну, давай договоримся!!! Да будь же ты человеком!!!

Опустив ствол, я переспросил:

— Человеком?.. Это ты мне говоришь? Смешно. Много ли человеческого осталось в тебе, чтобы говорить о человечности?.. Ладно, я тоже зверь. Но не такой кровожадный, как ты. Предлагаю такой вариант…

Передернув затвор, я выщелкнул обойму из "Беретты", спустил большим пальцем курок, взял пистолет за ствол, и бросил Карену на колени.

— Держи. Там один патрон. Ты можешь убить меня, и все кончится. Но я тебе советую употребить его по совести, если ты человек. Застрелись. Мы оба знаем, что ты давно заслуживаешь смерти. Это мой тебе приговор. Стань сам себе палачом. У меня нет оружия, смотри.

Подняв вверх обе руки, я продемонстрировал, что оружия у меня действительно нет. И ему оставалось только взять пистолет, направить его в нужную сторону и спустить курок.

Нет, я не придурок. Не сумасшедший. И не наивный простофиля. Конечно же, я знаю, в какую сторону он выстрелит. Нисколько не сомневаюсь, что пуля достанется мне. Но я подстраховался. Под манжетой куртки у меня нож, и метнуть его я готов в любую секунду. И это будет справедливо. Я убью врага, направившего на меня оружие. Так будет правильно. По законам комбатантов всего мира…

Карен медлил. Сначала осторожно взял "Беретту" за ствол. Потом перехватил за рукоять. И, не спуская с меня глаз, медленно стал поднимать пистолет к виску. Ткнув стволом себе возле уха, надавил на спуск, зажмурив глаза. Ай, да артист. Ай, да сукин сын. Не знай я его достаточно хорошо, пожалуй, что и поверил бы. Так реалистично играет… Только курок не взвел, хотя видел, что я его спустил. Тут жми не жми, выстрела не будет. Зря позируешь, Карен. Аплодисментов с моей стороны не предвидится…

— Курок взведи, если решил застрелиться.

Карен, открыв глаза, пробормотал:

— Ага…

Взвел курок. Заглянул в ствол, криво при этом усмехнувшись, и совершенно спокойно сказал:

— Дурак ты, Полетаев. Наивный и доверчивый. Все же я тебя сделаю.

И резко направил ствол в мою сторону. И сделал бы, будь я действительно дураком…

Правая рука моя качнулась совершенно машинально, нож упал лезвием в ладонь, кисть слегка отошла назад, и я резко метнул клинок. Который благополучно с хрустом и вошел в горло Карена. Тот захрипел, хватаясь левой рукой за рану, с бьющим из нее фонтанчиком алой крови, и все же успел нажать на спуск. Только ствол при этом повело вверх, и пуля завыла где то в высоте. А я устало опустился на землю, закурил с видом победителя, и печально обвел глазами поле боя. И еще раз девять ноль, в мою пользу. Я даже не ранен. Только почему-то кроме полного опустошения в душе ничего не чувствую…

Хотя нет, тут же и почувствовал. Но сначала услышал. За спиной что-то бздынькнуло, звякнуло, потом щелкнуло, и я, расслабившись, не успел среагировать, и обернулся слишком поздно. Один из парней Карена, тот, что лежал в кустах, подал признаки жизни, и теперь держал меня на мушке "Калашникова". И уже в следующее мгновение нажал на спусковой крючок…