Степан Янченко - Утраченные звезды

— Но я должен тебе заметить, что рабочие начинают кое-что прозревать в грехе своего коллективного эгоизма. Дело в том, что поначалу, по советской привычке, они и мелких лавочников, и рыночных палаточников приняли за представителей сферы обслуживания, не придали значения тому явлению, которое говорило о нарождении некоего слоя людей под названием мелкого и среднего предпринимателей. И от них рабочие, можно сказать, бумерангом получили презрительное высокомерное отношение. Этим самым частный капитал еще раз доказал, что былое гордое звание — я - рабочий выбросил псу под хвост, и рабочий в пику себе получил тот же эгоизм, только индивидуально выражающийся в форме: не нравится — иди, поищи дешевле, или: можешь уходить с работы — держать не стану, — возразил жене Михаил Александрович, глядя на нее ласковым покровительственным взглядом.

Галина Сидоровна внимательно выслушала Михаила Александровича, но не отступила от собственных наблюдений и осталась при своем мнении о поведении рабочих:

— Горбачевская перестройка начиналась с софистики о повышении мотивации труда рабочих, за которой хитро скрывалось тайное намерение найти подходящий, неразгаданный народом, метод перевода нашей экономики как базы общества с общественной собственности на частную собственность на средства производства. Мне думается, что эта хитрость с мотивацией труда, заложенная в идею перестройки, и породила в рабочей массе коллективный эгоизм, который практически ограждает эксплуатацию наемных работников. А когда началась приватизация, рабочие и вовсе ждали от реформ повышения благосостояния для рабочих, проигнорировав других трудящихся. Не поняли рабочие предприятий, что капиталист печется прежде всего о выгоде для себя, а не для рабочих. Рабочие для капиталиста — товар на рынке труда. И капиталист самое лучшее, что сделает для этого товара, так это прицепит яркую товарную бирку. Вы, Семен Семенович, верно подметили заблуждение рабочих в понимании реформы, а коммунистам теперь надо своей разъяснительной работой освободить рабочих от заблуждения.

Она говорила в полголоса, чтобы не привлекать к себе внимание других, однако глаза ее светились блеском напористости и уверенности в себе.

Семен Семенович поблагодарил Галину Сидоровну, пожал ее мягкую, горячую руку и воскликнул:

— Вообще-то, коллективизм как таковой — это хорошо, это, прежде всего социальная, классовая сила, только надо понимать, как ею пользоваться, куда и когда ее применять: иногда его применяют в спекулятивных целях, — добавил Семен Семенович, эти слова он никак не относил к Петру Агеевичу.

Петр Агеевич так и понял, но не мог умолчать и ответил:

— Я это прекрасно и давно понял из моих наблюдений и везде и всем своим одноклассникам втолковываю.

— Я очень доволен вашей речью и со всеми ее посылками согласен, — в свою очередь сказал Михаил Александрович. — Я, кроме того, что педагог и директор школы, увлекаюсь психологией, по этой части даже защитил кандидатское звание, подготовил еще одну работу. Так вот, вы мне подсказали несколько вопросов в мою работу по психологии рабочих и крестьян, которая особым образом преломляется в поведении и сознании детей и юношества. Мне бы хотелось с вами еще побеседовать на эту тему.

— Вот и поедемте к нам на отдых, и там в нашем распоряжении будет уйма времени, — с готовностью откликнулся на пожелания Краснова Семен Семенович.

— А мне показалось, что образ мышления рабочих в первый период контрреволюции ты срисовал с меня, — смеясь, сказал Петр Агеевич. — Ты заставил меня еще раз вглядеться в самого себя. В конце концов, я все понял и сделал правильный вывод…

— Не я один вглядывался в наших современных рабочих, все крестьяне своим пытливым глазом мудрого мужика разглядели заблуждение рабочих. Разве не об этом тебе говорил наш отец? — спросил Семен Семенович своего зятя.

— Да, некоторое время назад я понял то, что отец мне на пальцах показывал, — откровенно рассмеялся Петр Агеевич, вдруг представив отца. Прозвучал звонок. Приглашали в зал для продолжения работы.

Четыре делегата из организации глухонемых внесли два небольших стола, поставили их перед сценой для работы счетной комиссии. Члены комиссии по заранее условленному плану заняли свои места, и началось голосование. Для большего порядка за бюллетенями подходили делегациями. Гости оставались за столом президиума и молча наблюдали за процедурой голосования. Голосование прошло быстро, без суеты и толкучки. Проголосовав, делегаты возвращались на свои места. И когда комиссия, унося урну, удалилась для подсчета голосов, в зале поднялся невнятный говор. Он относился к самому факту собрания, обсуждались речи и постановления, казалось, все говорили о чем-то, не слушая друг друга.