Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

Нет ничего скучнее разговора с хорошим юристом. Ты ему слово – он тебе статью. Хороший юрист всегда согласен с тобой, если ты разделяешь его точку зрения.

В коридоре нашей квартиры встали на постой идеально вычищенные ботинки с носами олимпийских каноэ, и я сразу понял, что в гостях у нас юридический представитель театральной богемы господин Орлов.

Это было довольно странно, так как судебное заседание по делу его доверителя назначено только через пару недель. И, насколько мне было известно, срочных вопросов дело об оскорблении известным критиком известного режиссера у Виктории не вызвало. Значит, юрист явился по своей инициативе.

– У нас в деле новый поворот, – услышал я громкий голос Орлова. Видимо, он пришел незадолго до меня. Говорил юрист, как и в прошлый свой приход, с напором, но голос его сегодня звучал нервно и даже раздраженно.

Однако Виктория ничуть не смутилась, а ответила спокойно и даже преувеличенно ласково:

– Что случилось, Даниил Дмитриевич?

Как выяснилось, это был очень правильный вопрос. Именно случилось. То есть, как следует из формы слова, произошли некоторые события помимо воли их участников. Русский язык вообще очень лоялен в этом смысле к человеку. Говорящие по-русски, обычно мало в чем виноваты: они как будто не столько субъекты собственной жизни, сколько жертвы обстоятельств, рока, игры мироздания. С русскоговорящими людьми постоянно что-то случается, приключается и происходит… «Что с вами случилось?» и «что это вы натворили?» – согласитесь, не совсем одно и то же.

Итак, случилось следующее. На торжественном вечере в местном Союзе театральных деятелей оскорбленный режиссер Новоселов назвал критика Вилкина «крысой пера», противопоставив таким образом всем приличным критикам и журналистам, которых принято звать «акулами пера». Кстати, само по себе сравнение журналистов с акулами тоже кажется мне довольно странным и даже неприятным. С моей точки зрения, акула никак не может претендовать на роль животного, соотнесение с которым может считаться лестным. Акула – рыба с очень маленьким мозгом, выигравшая эволюционную войну благодаря агрессии и хорошо развитым инстинктам и навыкам убийства. Но так уж повелось: акула пера – это хорошо, а крыса пера – плохо.

– Ну что ж, это плохая новость, – вздохнула Вика.

– А вы можете написать в экспертизе, что «крыса пера» – это как бы не совсем оскорбление? – вкрадчиво поинтересовался Орлов и тут же пояснил свое предложение, расписав приблизительно то же, что я только что подумал о крысах и акулах, добавляя где надо и не надо словосочетание «в метафорическом смысле».

– В метафорическом смысле это ведь даже и неплохо. Крыса – она ведь умная. И очень быстрая. Давайте напишем, что Новоселов имел в виду, что крыса пера – это в хорошем смысле. В метафорическом, – ласково настаивал Орлов.

– Ну тогда Вилкин скажет, что «шакал» от искусства тоже не так уж плохо, – парировала Вика, глядя на адвоката не менее ласково, правда, не без иронии. – Все ведь все понимают, Даниил Дмитриевич…

– Что же делать? – вздохнул адвокат.

– Извиниться, – проникновенно сказала Вика, выдержав перед этим внушительную театральную паузу.

– Как? – Орлов даже всплеснул руками, продемонстрировав позолоченный браслет своего «Ролекса».

– В прямом смысле. Не в метафорическом. Извините меня, господин Новоселов. Простите, господин Вилкин.

– Нет, ну что вы! – запротестовал Орлов, и в голосе его отчетливо слышалась обида на столь крамольное предложение от уважаемого эксперта. – Это категорически исключено!

– Тогда судиться.

– И что будет?

– Скорее всего то же самое: «Извините меня, господин Новоселов. Простите, господин Вилкин». Но только по предписанию суда.

Вика с юристом еще немного попрепирались для виду, так как, конечно, ситуация была понятна и адвокату, и эксперту, но первый должен был донести позицию своего подопечного, а второй вразумительно ответить, почему на сей раз подопечный точно не прав. Совсем не прав. Безнадежно. Даже по меркам собственного адвоката. Ибо быть оскорбленным еще не повод оскорблять в ответ. Во всяком случае, ответное оскорбление должно быть как минимум изящнее предыдущего, до совершенной недоказуемости в суде. А в данном случае это было явно не так.

В конце концов Орлов засобирался. Пройдя мимо меня, он зачем-то весело подмигнул мне, погрузился в свои каноэ и бесшумно исчез за дверью.