Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

– Как там Сандалетин-то? Аттестовал тебя? – поинтересовалась Виктория.

При упоминании о Сандалетине вид у нее стал такой, как будто пришла та самая осень из поговорки, по которой в народе принято считать цыплят, и она абсолютно уверена, что урожай будет лучше всяких ожиданий. Однако на деле все складывалось не так радужно.

Оценку Сандалетин, конечно, поставил. Но застал я его на кафедре в статусе триумфатора. Наверное, Александр Македонский, победивший войско персидского царя Дария, выглядел менее довольным собой, чем наш Кирилл Михайлович, составляющий список своих печатных публикаций для получения премии молодых ученых.

– Место завкафа он уже точно видит своим, так что поставил он мне сессию или не поставил, – это совершенно неважно.

– Очень в том сомневаюсь, – усмехнулась Вика, и в глазах ее черти не просто прыгали, а водили хороводы с песнями.

– Что же ему помешает?

– Собственный дурной характер. – Тетка рассмеялась и откинулась в кресле.

– Эх, Сандалетин-Сандалетин, – сказала она нараспев. – Ладно, рассказываю.

– Она рассказывает! Как будто ей есть что рассказать!

– Есть! – Вика хитро сощурилась. – Еще как есть! Товарищ Сандалетин преступил все законы здравого смысла, поэтому я поняла, что действовать надо срочно и радикально, иначе он прикопает нас с тобой окончательно. Если бы мы с тобой действительно писали роман, то, во-первых, Кирилла надо было бы сделать моим бывшим мужем или любовником, чтобы сюжетные шестеренки интриги закрутились как слаженный часовой механизм. А во-вторых, его надо было бы вписать в действие. Например, Сандалетин оказался бы знаком с семьей Романихиных, активно вмешивался бы в ход расследования, всячески мешал бы мне. От такого романа будет отдавать литературщиной, зато большинство твоих читателей останется довольно, потому что горизонт их ожиданий будет удовлетворен, все пазлы сложатся.

Но жизнь есть жизнь: Сандалетин умудрился вмешаться в ход расследования, просто по мелочи гадя тебе, а тем самым и мне. Мотивы его неочевидны, связи непрямые, выгоды сомнительны. Если бы не ваши с Миллер приколы с париками и переодеваниями, то история с Сандалетиным вообще получилась бы скучнее похмельных щей утром в понедельник.

К слову, о Миллер. Эту даму вообще лучше выкинуть из этой истории вместе с ее дурацкими девочками. Она не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к убийству, ни к тебе по большому счету. Если сделать Сандалетина моим бывшим, тогда Миллер не нужна. Учти это.

Я смотрел на тетку, мягко говоря, в изумлении Так ей все-таки хотелось попасть в роман! Более того, она его уже фактически написала у себя в голове, только, как всегда, ленилась и решила поручить грязную работу мне.

– Ну ты и фрукт, – сказал я вслух. – Сама пиши свой роман. Я пишу диссер по юрлингвистике, с меня хватит.

Вика пожала плечами, мол, не очень-то и хотелось.

– Так вот, о Сандалетине и о том, как пришлось с ним бороться. Кстати, ты замечал, что для таких ситуаций, как в случае с Кириллом, в языке есть слово «дуется» вместо «обижается»?

– Не перескакивай!

– Я не перескакиваю, – отмахнулась она. – Обижаться – это когда есть обидчик, есть действия или слова обидного характера и есть результат – обида. А что такое «дуться», по-твоему?

– Превращаться в индюка.

– Ага. Это снова метафора. На сей раз психофизического состояния, которое может возникнуть по причинам самым разным. Вот не оправдала я каких-то ожиданий Сандалетина или еще кого-нибудь, и все – человек раздулся, его неудовольствие мной направлено внутрь, загнано в область подсознания (мне-то он претензии прямо предъявить не может). Человек как бы «раздувается», «дуется» под давлением собственных несбывшихся надежд. Сандалетин дулся-дулся и в конце концов стал реально опасен. Его неудовлетворенное состояние раздувают сразу два обстоятельства, до которых вы уже докопались с вездесущей Миллер: во-первых, я знаю, что он вор, во-вторых, не поддалась его мужскому обаянию и отказалась делить с ним награбленное, а заодно матрас.

– Кстати, могла бы и сказать, – мгновенно вставил я.

– Такими знакомствами не гордятся, – многозначительно вскинула брови Вика и продолжала: – В итоге все это раздувшееся внутри Кирилла нечто – назовем это так – вызывало у товарища самое настоящее аффективное состояние, разновидность невроза. На меня и на все, что со мной связано, он стал реагировать, как бык на красную тряпку. Поэтому ответный удар должен был быть наверняка. Я поехала в Москву, разыскала профессора, который опубликовал предисловие к книге про «немамию» и который даже не подозревал о том, что книга краденая. Профессора зовут Станислав Овсянников, и как настоящий ученый он возмутился и сразу раскрыл настоящее имя того, кто вел с ним переписку от лица Вениамина Мамочкина. Им оказался небезызвестный местный ученый-психолог, давний приятель нашего Сандалетина. Вот тебе, пожалуйста, аргументы для суда: связь этих людей легко доказывается. Теперь Овсянников потребует отозвать тираж всех книг, или мы будем вынуждены инициировать судебный процесс.